Услышав ненавистное имя, Иса вскочил на ноги и вытащил саблю:
— Веди, женщина!
Все пятеро — Флавия, Олег Иваныч, Иса и Гришаня с Марко — направились к дому, расталкивая посетителей. А их, посетителей, к вечеру собралось довольно много. Ели, шутили, играли в кости. И вовсе не хотели, чтоб их толкал неведомо кто! Лязгнули сабли…
Кто-то схватил Олега Иваныча за локоть:
— Э, Ялныз! Салам! Что такое?
— А, Шахди, Махмуд! Мир вам. Там, в доме, тунисцы! Бьют наших!
— Тунисцы бьют наших? Наших бьют! Тунисцы! Вах, проклятые собаки!
Слух о том, что проклятые тунисцы, изрядно надоевшие всем морякам Бизерты, настолько обнаглели, что осмеливаются бить кого-то из местных, распространился по городу с быстротой летнего пожара. Толпы вооруженных горожан вышли на улицы и, за неимением конкретных врагов, грозили кулаками в сторону моря, где покачивались на волнах галеры Джафара.
И Маруфу, и остальным тунисским офицерам хватило ума, чтобы в момент оценить опасность. Похватав в охапку оружие и одежду, они настолько быстро выскочили на улицу, что разгневанному народу достался на расправу лишь корчившийся в судорогах Керим. Он валялся на полу, держась за живот, и выл, причитая: «Ничего не сделал! Ничего. Просто стоял, вах!»
Страх перед разъяренной толпой наступал на пятки бегущим пиратам. Глухое недовольство народа, лишенного заработка запретом Джафара на выходы в море, вырвалось наружу, словно гной из фурункула.
— Море, море! Не пускайте их к лодкам!
Удалось схватить почти всех. Ушли только двое.
Керим, всеми в суматохе забытый, очухался наконец. И медленно побрел к морю. То есть примерно в ту сторону, где, как он предполагал, находилось море. И вышел-таки. Только совсем с другой стороны. Там, где его никто не ждал. На востоке алела заря. С «Тимбана» — вон он, совсем рядом — доносились команды и свистки подкомитов.
Отплывают?! А как же он, Керим?! Эй! Эй! Погодите. Вай, да поможет мне Аллах! Керим скинул с себя одежду и бросился в воду.
Лишь бы успеть, лишь бы…
Ага, вот и борт! Весло… Какое же оно скользкое!
— Эй, шиурма! Зови подкомита.
…Джафар аль-Мулук самолично выслушал поднятого на борт «Тимбана» Керима.
— Говоришь, в городе бунт? Угу… А Маруф?
— Маруф убит! Сам видел. Из-за него и бунт. Не поделил с бизертцами какую-то девку.
— Убит? Что ж, на все воля Аллаха! Эй, комиты! Трубите в путь!
Под скрип уключин, под ругань надсмотрщиков и стоны шиурмы галеры Джафара вышли в открытое море и взяли курс на запад.
— За ними! За ними! — страшно вскричал мокрый человек с бритой наголо головой и со шрамом на макушке, недавно выловленный из воды командой турецкой фелюки. — За ними!
— За кем? — переспросил капитан Бен-Ухунджи, одноглазый толстяк, известный клиент всех игорных притонов Стамбула. — За ними? За этими галерами? Ха! Нам туда не надо. Нам надо в Измир. А это, если хочешь знать, совсем в другой стороне… Но, если ты хочешь, мы можем сбросить тебя обратно в море. Плыви, догоняй. Эй, ребята…
— Нет-нет, драгоценный! Я передумал, передумал. Измир так Измир. Где наша не пропадала! Маруф абд-Джафар остается с вами, правоверные, да воздаст вам Аллах за доброту вашу!
Вылезло на небо утреннее желтое солнце. Отразилось в воде золотыми брызгами. И попутный ветер наполнил паруса судов, наконец-то дождавшихся свободного выхода в море.
Корабль Бен-Ухунджи вышел в море вместе с ними, какое-то время шел параллельным курсом, а затем, отсалютовав флагом, повернул на восток. Там ждал Измир, красивейший город Империи турок-османов.
Глава 10
Средиземное море. Апрель 1473 г.
Спеша на север издалека,
Из теплых и чужих сторон…
М. Ю. Лермонтов.
Вместительное длинное доу на всех парусах неслось по синим волнам Средиземного моря. Осталась позади Бизерта с ее белыми стенами и постоялыми дворами, полными вкуснейшей еды, где люди шейха пустыни Абу-Факра помогли Олегу Иванычу и его друзьям с судном.
Доу Китаба ибн-Хасана оказалось кораблем стремительным и быстрым. Никаких дурацких весел, одни косые паруса, позволявшие ловить любой ветер. Ветер поймали. И мчались теперь, оставляя позади пенные буруны.
Прощай, Бизерта, прощай, белокаменная крепость, прощай, мелкий колючий кустарник. Здравствуй, город Беджайя. Сероватые стены, два каменных причала, рыбацкие сети на берегу…
Прощай, Беджайя. Здравствуй, Алжир. Великий и богатейший Алжир! Город разбойников, рыбаков и невольников. Минареты, мечети и узкие улицы. И рынок — о, поистине, там можно было купить все! Жаль, ненадолго заглянули. Прощай, Алжир…
Здравствуй, Оран… Прощай…
Впереди — Сеута. Сожженная португальцами лет шестьдесят назад, но вновь отстроенная и служившая теперь передовой крепостью христианнейшего короля Португалии Аффонсу Африканского. Уже появились на мачтах корабля чайки, и береговой ветер дышал жаром.
В тот самый час, когда судно ибн-Хасана подходило к Сеуте, от рыбацких причалов Орана отошла неказистая, пахнущая рыбой фелюка. В кормовом трюме, однако, не было рыбы. Там томился новгородец Олексаха, обобранный до нитки хозяином фелюки, коварным Юсефом Геленди, и его новым компаньоном — старым, похожим на вяленую воблу Касымом. Юсеф Геленди тоже решил забыть на время все свои делишки с Джафаром. Потом, уж когда вернется, можно будет и возобновить взаимовыгодное сотрудничество. Если вернется Юсеф. Нет, всем назло, вернется! И вернется богатым. Если… Если не соврал про сокровища старый прощелыга Касым.
В Тунисском дворце, среди расписанных золотистыми арабесками стен, вздымались к потолку изящные колонны из красного гранита. В середине зала тихо журчал фонтан, перед которым, на низком ложе, возлежал старый бей Осман — хитроумный владыка Туниса. Чисто выбритая голова бея покоилась на атласных подушках, украшенная изумрудами чалма из зеленого шелка лежала на полу, рядом. Курился наркотическими благовониями кальян, и красноватый дымок, поднимаясь вверх, скользил под самым потолком, исчезая в узких, задернутых сетками от насекомых окнах.
Осман, казалось, спал — веки его смежились, нижняя губа отвисла. Стоявший позади раб — здоровенный фиолетовый зиндж — обмахивал хозяина большим пальмовым опахалом. Не осмеливаясь мешать, выскользнули в коридор слуги и — надо признать, их хозяин был не дурак поспать — разбежались по своим делам, зная — некоторое время у них есть, до вечернего намаза как минимум. Лишь бы никто не разбудил бея раньше времени. Лишь бы…
Четверо белых рабов, покрытые потом, изнемогая от жары, тащили крытые носилки. Изящные, с позолоченными стойками, затянутые шелковой полупрозрачной вуалью. В таких носилках любили передвигаться знатные магрибские дамы — старшие жены или любимые наложницы раисов. Свернув от дворца налево, носилки миновали гарем и, оставив позади базарную площадь — пустую, ввиду полуденного зноя, — направились к заведению матушки Шехбийе. К слову сказать, не очень-то подходящему месту для визита уважающей себя женщины.
