Но Бекки захотелось говорить, даже если бы пришлось разговаривать с фантомами.
Встревоженный пожилой мужчина с седыми бакенбардами появился на пороге. Увидев ее, он полез через груды камней, делая ей пальцами такие знаки, как дедушка, призывающий дитя приподняться и пойти к нему на руки.
И лишь тогда она поняла, что все кончилось.
Глава двадцатаяШвейцарская клиника
Горожане Андерсбада сносили вниз и уцелевших в бою, и погибших, и немцев, и рацкавийцев. Это было холодное, неудобное, скорбное путешествие, и Медицинский институт маленького курорта все более и более наполнялся: раненые сидели, прислонившись к стенам в коридорах, лежали без сознания в палатах, в клинике гидротерапии, в паровой комнате.
Доктора работали усердно, и все же, надо сказать, они лучше чувствовали себя, когда занимались подагрой и несварением баронских желудков, чем ножевыми ударами и пулевыми ранениями. Лечебные воды были хороши, но не чудотворны — разве только в брошюрах. Директор приказал штабу работников разделить пациентов на группы: на тех, кто мог ждать, тех, кто все равно умрет, и тех, кого можно спасти, если прооперировать их немедленно, и сосредоточиться на последних. В полчетвертого пополудни очередь дошла до Джима.
— Неужели они надеялись убить этого малого? — сказал хирург. — Две пули…
— Три, — сказал ассистент, бросив что-то в фарфоровую миску с громким звяком.
— Три пулевых отверстия, четыре раны… от меча? Похоже на то… потребуется накладывать швы… Кто он?
— Без имени. У него орден чего-то такого на шее; какой-то дворянин.
— Наш или их?
— Наш. Те почище и поопрятней.
— Тогда повнимательней с ним. Нашли еще раны?
Коренастый молодой человек с ножевой раной у глаза и сломанной ключицей пробирался с трудом сквозь толпу людей к коридору, где на диване лежала Бекки, измученная болью и жаждой.
— Фрейлейн Винтер…
— Карл! Это ты? Слава богу! Как ты…
— Они займутся сломанной костью попозже. А так я ничего. Как?..
— Ты знаешь что-нибудь о…
— …Королеве? Не знаю. Я видел, как она падала; думаю, они положили ее в обмывочную комнату. Там они кладут…
Она знала, что он имел в виду: тех, кто погиб.
— Не может быть!.. Что ты теперь собираешься делать?
— Я присоединюсь к графу Отто. Он приказал мне прийти сюда и подлечиться, а потом примкнуть к ним на холмах за Нойштадтом, но я думаю, что здесь еще не скоро начнут заниматься теми, кто может ходить. Я хочу убраться отсюда прямо сейчас.
— Будь осторожен! Пожалуйста, будь осторожен!
Карл пригнулся, чтобы незаметно уйти. На прощание он взял руку Бекки и поцеловал ее.
— До свидания, фрейлейн Винтер…
— О, пожалуйста, зови меня Бекки! Если ты собираешься уйти…
— Я очень надеюсь встретиться с вами снова, Бекки. Когда все это…
Они стеснялись, чувствовали себя неловко. Потом сквозь толпу она заметила краем глаза какие-то униформы у двери — чистые униформы, не мокрые, не грязные и незнакомые: немцы?
— Будь осторожен, — шепнула она. — Иди. Граф Отто будет хорошим командиром. Пожалуйста, останься в живых…
Он снова поцеловал ее руку и исчез.
Прошли часы, а доктор все не хотел ее слушать.
— Отдыхайте, — говорил он. — Лежите спокойно и тихо. Нет ничего лучше для сломанных ребер. Они срастутся снова, но если вы будете волновать себя…
— Вы не понимаете, что из-за вас я еще больше волнуюсь? — воскликнула Бекки. — Я хочу знать, где она. Жива она или нет? Вы можете мне сказать?
— Она? Кто это она? Я думаю, фрейлейн, мне следует прописать вам снотворного. Вам сейчас вредно волноваться.
— Королева! Королева Аделаида! Жива она или убита? Вы обязаны сказать мне! Я ее секретарша, ее компаньонка, ее друг. Это чересчур жестоко. Вы обязаны сказать мне!
Доктор повернулся к сестре:
— Сестра, пожалуйста, принесите мне настойки валерьяны из аптеки. И немного макового сиропа.
Как только сестра вышла, доктор положил свою руку на лоб Бекки и мягко произнес:
— Она жива, она сейчас далеко отсюда, в безопасности. Ее очень сильно ранило: пуля прошла в двух сантиметрах от сердца. Мы еще не уверены, выздоровеет ли она; мы отослали ее подальше отсюда. Если бы мы оставили ее здесь, ее бы точно арестовали снова. У нас уже побывали полицейские из Германии, они перерыли весь госпиталь, и еще какая-то ненормальная… Фрейлейн?
Бекки не нужна была настойка валерьяны; на словах в безопасности такая волна облегчения захлестнула ее, что организм Бекки не смог справиться с ним. Она тут же уснула.
Доктора, разделив пациентов в первый раз на тех, кто останется жив, и тех, кто все равно умрет, не задумываясь, причислили Аделаиду к последним — если только в ней еще теплилась какая-то жизнь. Они положили ее хрупкое застывшее тело в обмывочную, и почти до вечера никто не предполагал, что она очнется. Служитель, укладывая очередного бедолагу, услышал слабый вздох и, повернувшись, увидел, как веки ее задрожали, губы приоткрылись, а пальцы слабо зашевелились.
Девяносто секунд спустя доктор уже щупал ее пульс, а еще через две минуты к нему присоединилась пара старших коллег.
— Необходима операция?
— Да. И немедленно.
— А что потом?
— В каком смысле… в политическом?
— Я слышал, они хотели казнить ее вчера. Она сбежала с флагом. Перевезла его в Шварцберг. Если они обнаружат…
— Город в хаосе. Некому отдавать приказы, кроме немецкого генерала. Я так слышал.
— Если они узнают, что она жива…
— Они захотят вернуть ее себе. Она — символ свободы страны, даже больше, чем флаг.
— Они хотят заставить ее покориться.
— Она никогда не пойдет на это!
— Тогда они посадят ее в тюрьму и заморят голодом. Живая она им не нужна.
— Мы не можем позволить ей умереть.
— Конечно… Но что мы должны?
— Оперировать, во-первых. Потом тайно переправить ее в Австрию. В клинику Шванхоффера в Вене.
— Лучше в Швейцарию. Австрияки…
— Могут использовать ее в качестве заложницы? Пожалуй. Важное замечание. Я знаю одного человека в Крецлингене, в больнице Святого Иоанна…
— Великолепное место. Итак, перенесем ее в операционную.
* * *
Четыре дня спустя Джим Тейлор сидел в инвалидном кресле в швейцарском приозерном городе Крецлингене, мрачно уставившись на конькобежцев за большими галерейными окнами, выходящими на Тринкхалле. Атмосфера внутри была тяжелая, больничная, смесь тишины, паровых труб и карболового мыла. Папоротники цвели в больших керамических вазах рядом с плетеными столами; пожилому джентльмену рядом требовалось около пяти минут, чтобы с громким шуршанием перевернуть очередную страницу газеты. Джим, хмурясь, вытерпел это.