Книга Privatизерша - Макс Нарышкин

Теперь я понимаю, чем эти дни занимался в Москве Морозов. Удивительное дело: я сам проводил его в Шереметьево, и мы даже пили за его и мое здоровье. Вот так живешь, скучаешь о редко навещающих тебя дружках, а потом узнаешь о них такое, от чего становишься бледным и нездоровым на вид.

Добравшись до Марьина, я вынул трубку и позвонил Чуеву. Он вышел возбужденный, нервный, у меня вообще сложилось впечатление, что он накатил. Причем сильно. Однако, когда он уселся в машину, спиртным не потянуло.

— Ты куда исчез в тот день?! — начал он с претензией.

— У меня были дела, — объяснил я, — и потом, как бывший врач, я понял, что если сейчас не окажусь в больнице, мне крышка.

— Как нога?

— Народная медицина, — пошевелив коленом, я дал ему понять, что еще поживу. — Нужно поговорить. Без твоей охраны, черт бы ее побрал. Выпить хочешь?

— У меня есть повод.

— Вот и отлично. — Я включил передачу. — Я знаю укромное местечко неподалеку.

Когда мы вышли и он стал озираться в поисках того укромного места, где можно было выпить, я вытянул из-под левой подмышки пистолет и, не глядя на Арта, стал прикручивать к нему прибор для бесшумной стрельбы.

— Что… это значит? — хрипло спросил он.

— Я должен тебя убить, Артур, — объяснил я, продолжая смотреть не на него, а на вкручиваемый глушитель.

— Ты сошел с ума?

— Нет. Только не беги. Я не хотел бы устраивать здесь сафари… Заказ на тебя я получил полгода назад. Твое существование кому-то пришлось не по нраву. Я так думаю, что ты насолил людям, знающим тебя давно.

Он стиснул зубы — это было нетрудно угадать по скрипу, и я наконец-то поднял на него взгляд.

— Морозов… — прошептал он.

— Так уж получилось, что мы оба знаем его давно. Я чуть дольше. Он только что поднялся в воздух в «Боинге». Не знаю, кто мне заплатил аванс, он или другой. Ни один из жаждущих смерти не видел меня в лицо. Я принимаю заказы в Сети. Это или Морозов, или… Яковенко. Так ты его, кажется, называл? В общем, неважно. Прощения я просить не буду, ибо работа у меня такая… — подняв пистолет, я прицелился ему в сердце.

Когда он упадет, я подойду и выстрелю ему в голову.

— Возьми все, что у меня есть, — вдруг взмолился он. — Забери деньги, машины, компанию, забери все…

— Я думал, жизнь твоя стоит копейку и всякий желающий может взять ее.

Он судорожно сглотнул слюну.

— Ты не понимаешь…

Я прицелился, и палец на крючке двинулся назад.

— Ты не понимаешь, Игорь… У меня родился сын.

— Это происходит не так редко. Извини, что не поздравляю, с моей стороны это выглядело бы свинством.

— Ты не понимаешь… Он родился сегодня.

Его нужно побыстрее убивать. Я первый раз разговариваю с заказанным. С каждым из предыдущих, чтобы избежать контакта с охраной, я входил в похожие дружеские отношения и, когда доверие ко мне перерастало в любовь, нажимал на спусковой крючок. Я был чересчур дружен с мертвецами на глазах у всех, чтобы оказаться в круге подозреваемых. Но с этим я говорю, поскольку впервые спас жизнь ему и его жене. А что делать? Иногда приходится зарабатывать алиби, рискуя жизнью. Это куда выгоднее, чем подбегать к машине, окруженной охраной, и стрелять как в Боснии.

Я увидел слезы. Ветром глаза надуло? Но ветра нет.

— Он… полчаса назад родился… В пробке…

Я стоял и упирал в него пистолет.

— Я не могу умереть, не увидев его… Как же ты меня не понимаешь…

Сантименты, сантименты… Боже мой, у каждого из них своя причина не умирать!

Ухватив рукоятку поудобнее, я трижды нажал на спусковой крючок.

Стоя в ванной и намыливая руки, я смотрел в зеркало. В углу за моей спиной лежала моя голубая рубашка. Она была по локоть черна. Засохшая кровь жены Арта, как напоминание о несостоявшейся дружбе, — я не сводил глаз с рубашки.

Рита хотела жить, чтобы любить Арта. Он хотел жить, чтобы увидеть сына. Сын тоже хочет жить. Он еще не понимает этого, но я видел, с каким усердием он выбирался из мамы в этот мир. Этот своего не упустит. Он похож на своих родителей и, верно, будет любить их страстно. Ведь страсть и умение жить с этой страстью передается с генами.