— Все не так просто.
— Все именно просто, — настаиваю я. — Ты несешь ответственность только за себя.
— А как же Андрей?
— Ты ничем ему не поможешь. Будет неправильно, если ты подставишь под удар себя.
— Ты действительно в это веришь?
Ее вопрос повисает в воздухе. Я не знаю, во что я сейчас верю.
— Я думаю, так или иначе все откроется, — говорю я, стараясь избежать прямого ответа. — Главное, уцелеешь ли ты.
— А как же Андрей? — Она не собирается отпускать меня с крючка.
— Лучшее, что ты можешь для него сделать, — быть рядом с ним и помочь ему склеить все заново.
— Но что, если глава нашей компании прав? Что, если Уильяму удастся возместить потери без того, чтобы инспектора или кто-то еще догадался о случившемся?
— Катя, неужели ты не понимаешь? У Терндейла на карту поставлено все — его компания, его богатство, его репутация и его свобода. Это жест отчаяния: я бы ожидал от него в такой ситуации чего угодно. Ты должна обезопасить себя.
— Я тебе уже сказала, — возражает она, — он никогда не обидел бы меня.
— Да что ты из меня идиота делаешь? — Я не понимаю ее уверенности. — Он ведь прослушивает твою голосовую почту. Он…
В зеркале заднего вида появляются фары. Сзади меня пристроился полицейский.
— Не вешай трубку, — прошу я.
Полицейская машина следует за мной, а я медленно еду через пустой центральный район Бриджгемптона, пытаясь двигаться не слишком быстро и не слишком медленно. Пульс у меня как минимум сто шестьдесят ударов в минуту, и я практически не чувствую руля. На перекрестке полицейский поворачивает направо, и я облегченно выпускаю воздух из легких.
— Катя?
— Да, я слушаю. Что там у тебя стряслось?
— Ничего. — Я вытираю лоб рукавом пальто.
— Зачем ты поехал к моей матери?
— Не пытайся сменить тему.
— Не знала, что меняю.
Я на секунду замолкаю, не понимая ее. Сквозь снегопад неясно вырисовывается знак, сообщающий, что аэропорт Истгемптона находится в нескольких километрах дальше по дороге, слева.
— Просто скажи мне, — просит Катя.
— О’кей. — Я как можно короче рассказываю ей о люксембургском банке. — Я пришел к твоей матери, чтобы спросить ее, не знает ли она кого-нибудь, к кому можно было отнести вопрос системы безопасности о bon papa. Она ответила отрицательно, но потом я выяснил, что этого человека звали Фредерик фон Штерн. Ты о нем слышала?
— Моя мама была его студенткой, когда училась в университете, — отвечает Катя с непонятной интонацией. — Он был ее наставником. Как ты это выяснил?
Я рассказываю ей о картине и о таланте мистера Розье к разгадыванию загадок.
— Только я так и не понял, почему твоя мать соврала мне.
— Я же тебе о ней много лет рассказываю. Почему она все время врет?
Чтобы скрыть имя отца Кати и Андрея.
— Ты же не предполагаешь, что фон Штерн на самом деле…
— Нет, конечно. — Катя невесело смеется. — То немногое, что мама сообщила нам об отце, правда. Он был американцем, они познакомились, когда она была студенткой в Восточном Берлине и училась в группе фон Штерна. Подумай, ты ведь так близок к разгадке.
Крошечный кусочек непостижимой головоломки, над которой я столько времени бьюсь, неожиданно становится на свое место, и связь между некоторыми фактами кажется потрясающе очевидной.
— Уильям Терндейл, — говорю я. — Он был в Берлине, служил в армии, когда твоя мать там училась, и увлекался живописью. Возможно, он встречался с твоей матерью.
— Да, они встречались. И он помог ей бежать на Запад, и поддерживал ее и детей, когда мы были маленькими, и устроил так, чтобы моя мать получила работу в Метрополитен-музее. А потом, когда мне исполнился двадцать один год, он нашел меня и предложил работу.
— Потому что он твой отец.
— Это так.
Хоть я и ошарашен, мне приходит в голову, что такой поворот может все изменить. Возможно, Андрей хотел навредить отцу, который никогда его не признавал, и Уильям скрыл факт кражи, чтобы защитить сына. Представить Андрея в роли мстителя так же сложно, как Уильяма Терндейла — в роли альтруиста, но когда речь идет о семье, многие перестают руководствоваться простой выгодой. Как бы там ни было, они оба поставили Катю в невыносимое положение.
— Когда ты это выяснила?
— Я не выясняла. — Она умолкает, и на ее конце провода снова звенит лед. — С подросткового возраста я подозревала, что моя мать не разрывала связи с отцом. Слишком многое не сходилось. Моя мать работала реставратором в Метрополитен-музее, но мы жили в прекрасном доме в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене. Она отправила нас в хорошие частные школы, покупала нам дорогую одежду и возила нас в Европу на каникулы. Было очевидно, что по счетам должен платить кто-то другой, и именно этот человек, по идее, был нашим отцом. Я постоянно следовала за матерью по всему дому, кричала на нее, требовала открыть правду. Но я никогда не задумывалась о том, что моим отцом может быть Уильям, до того момента — несколько месяцев назад — когда Андрей прислал мне письмо. Сразу после этого мой брат исчез.
— Этого не может быть. — Я все еще пытаюсь отгадать ее настроение. — И что было в письме?
— Только то, что Уильям — наш отец. И мне надо сказать маме, что мне это известно, и попросить ее объяснить все подробно.
— И ты это сделала?
— Что я сделала?
— Сказала матери, что тебе все известно?
— Да ты издеваешься надо мной! Я бы ни за что не доставила ей такого удовольствия. Это одна из причин, по которой мне очень нужно поговорить с Андреем: я хочу узнать всю историю целиком.
— Тогда зачем ты рассказала своей матери о нас? — Вопрос срывается у меня с губ прежде, чем я успеваю прикусить язык.
— Я не рассказывала ей, — горячо возражает она. — Что она говорила?
— Сослалась на нашу «связь».
— Единственный человек, которому я призналась в этом, — Андрей. — Похоже, Катя смущена. — Как-то раз я расстроилась, потому что не могла связаться с ним, и поздно вечером отправила ему e-mail. Андрею не следовало ей все рассказывать.
— Это не имеет значения, — говорю я, а сам думаю: не этот ли e-mail стал причиной того, что Андрей не отзывался на мои звонки и письма после того, как исчез. — И совершенно ничего не меняет. Ты все равно должна позаботиться о себе.
— Ты не прав, Питер. Разве ты не понимаешь? Речь идет о моей семье. Мой брат растратил деньги моего отца, и именно я должна решать, что со всем этим делать.
— Катя…
— Не надо, — просит она срывающимся голосом. — Все, кого я любила, предали меня, Питер. Даже ты. Но это не означает, что я могу повернуться к ним спиной.
