вещь: «Я только хочу сразу вас предупредить, я все-таки чуть-чуть постарше, но я должен вам сразу сказать: вы не будете все время счастливы, вы очень мало похожи на идиотов, вы будете счастливы вспышками, в перерывах между вашей нормальной жизнью». Только он умел так говорить, конечно. Так вот: по поводу того, сколько мне будет лет, когда Мишка женится, мы как-нибудь с этим разберемся.
Вот мне будет шестьдесят, и столько-то мне будет через десять и через двадцать пять лет. Эти мысли меня не тяготят, скорее забавляют. Это очень интересно. И огромное удовольствие наблюдать (но это моя, может быть, косвенная заслуга), что чем старше я становлюсь, тем лучше ко мне люди относятся. Добавляется какой-то пиетет к возрасту, по имени-отчеству все назвать норовят.
Есть такой спекулятивный момент: ну прекратите, давайте – просто Михаил, мне приятно, что вы знаете мое отчество, но давайте – Михаил. И люди это очень как-то тепло воспринимают, смакуют эту возможность обращаться без лишнего пиетета, и это очень меня радует. Я с удовольствием представляю, как через десять лет еще, может быть, одну книгу придумаю.
В общем, я даже не могу сказать, что у меня есть какие-то мысли о старении, просто о жизненном цикле… Наверное, поменьше буду сражаться в теннис. Наверное, уже как болельщик не буду орать дурным голосом, когда с судьей не согласен, когда в ворота «ЦСКА» судья несправедливые пенальти ставит. Наверное, еще в каких-то проявлениях буду спокойнее.
Что же касается профессии, то я, наверное, буду до бесконечности этим продолжать заниматься. А почему нет? Вспоминаю великого Жванецкого. Тут, конечно, здоровье, ментальное и физическое… Я просто помню, как был на последнем спектакле Аркадия Райкина, который назывался «Мир дому твоему». Он уже был плох, ему 76 лет было. И он играл этот спектакль уже через силу. И зал грустил, потому что все всё понимали. Да, встречали стоя, провожали стоя, и со слезами. И, конечно, ты же себя со стороны не воспринимаешь и не видишь. Извините меня, Джозеф Байден, если бы он мог понять, с кем он разговаривает, что он регулярно «встречается» с давно умершими людьми… Вот он же недавно рассказывал, что его отец пережил атаку ХАМАС на Израиль. Рассказывая историю одной пострадавшей семьи, он оговорился, и в итоге мир узнал, что 7 октября нападение боевиков пережил его отец, который умер больше двадцати лет назад, что его дом был разрушен, и там был жестоко убит его любимый сын. Конечно, печально, что ты не понимаешь, что ты уже не способен. Но, надеюсь, жена, если что, ущипнет меня за бок.
Мне кажется, что я с годами становлюсь менее занудливым, как ни странно. У меня идет какой-то обратный отсчет… Это не история Бенджамина Баттона все-таки, то есть я не молодею, но хорошею изнутри.
Буквально в первые же часы нашего знакомства мой будущий муж предупредил меня, что он зануда. Я подумала, что это шутка, но это был тот редкий момент, когда он не шутил – Михаил предельно придирчив к себе, и требует того же от окружающих. Впрочем, я называю эту черту не занудством, а педантичностью.
ЕВГЕНИЯ ГРУШЕВСКАЯ, супруга Михаила Грушевского
Мне хорошо, у меня прекрасная семья, меня понимают, холят и лелеют, я отвечаю взаимностью не только Жене, но и сыну, и все у нас очень обоюдно. И меня это сильно радует. То есть я с удовольствием думаю о том, что к семидесяти годам будет еще лучше.
Понимаю, что момент возраста и здоровья имеет накопительный эффект и заботиться о здоровье надо лучше, чем ты это делал в тридцать или сорок лет. Но это не так уж и сложно.
Сейчас пенсия какая-то не очень понятная. Все как-то сдвигается, каждый год потихонечку сдвигается, и если бы я захотел уйти на пенсию, то не получится, так как с 1924 года будет 62 года, потом 63 года и, наконец, 65 лет. Как-то так. И правильно, а куда торопиться? На пенсию должны уходить люди реально тяжелых профессий. Когда рано уходят на пенсию артисты балета, профессиональные спортсмены – это логично. Космонавты и летчики с их перегрузками – это логично. А у меня работа – как в той знаменитой истории про Федора Ивановича Шаляпина. Он всегда возмущался людьми, которые считали труд артиста легким. Они напоминали ему одного извозчика, который как-то вез его по Москве и спросил: «А ты, барин, чем занимаешься?» – «Да вот пою». – «Я не про то. Я спрашиваю, чего работаешь? А петь – это мы все поем. И я пою, когда скучно станет».
И в самом деле, что у меня за работа? Это так, некое хобби, которое приносит приятные дивиденды.
Я не воспринимаю себя как молодого человека, которому тридцать или тридцать пять. Скорее ощущаю себя взрослым человеком «под пятьдесят». Уже носиться, как угорелому, немножко лень. Вместо большого тенниса стал предпочитать настольный – как-то пространства поменьше, не надо туда-сюда к сетке и обратно носиться. Но я вот и в настольном теннисе умудрился травму голеностопа получить. Там был рваный линолеум под ногами – раздолбайство наше фирменное, любимая забава. Это был недешевый фитнес-клуб, там стоял стол, у меня в этот рваный край нога попала, и вот… Но это было давно, уже скоро лет десять как. А сейчас я вполне могу с сыном в футбол погонять. В принципе, все могу, но, конечно, если я сейчас выйду на корт и буду там сражаться, потом у меня неделю будет болеть все на свете. Организм не обманешь. Я думаю, что физически мне пятьдесят и есть. Все факты налицо: утомляемость от длинных перелетов, нет прежней безалаберности. И от того, как ты выспался или не выспался, зависят и тонус, и настроение, и раздражительность.
В общем, шестьдесят лет подкрались незаметно, хочу вам сказать. Но я не знаю… А вот те одиннадцать лет неудачного брака – их надо вычеркнуть? Не из жизни, нет, потому что все-таки дочка, а из общего возраста? Из общего срока давности?
Холостые годы были спрессованы. Помню, какая радость у меня была, когда я убедил маму уйти с работы и стал сам о ней заботиться. Я уже хорошо зарабатывал, отправлял ее в путешествия по всему миру в круизы – и туда, и туда, и туда. Это такое счастье! И очень хороший для мужчины навык, когда ты имеешь возможность заботиться. Она могла бы и обходиться без этого. Понятно, что можно
