до её двери, у меня перехватывает дыхание — от нервов и от этих нелепых прыжков. Из-за двери доносится приглушённый голос, но я не позволяю этому остановить меня и стучу. Я собираюсь сделать это. Давно должен был.
Дверь открывает Рен — кончики её мокрых волос окрашены в глубокий бордовый цвет. Концы слегка завиваются, и мне хочется провести руками по её прядям.
Моё горло пересыхает, когда я протягиваю ей подсолнухи.
— Я пришёл, чтобы сопроводить вас на наше первое официальное свидание, миледи.
Щёки Рен мгновенно заливаются розовым, она берёт букет и прижимает его к груди.
— Ли, я… я даже не знаю, что сказать.
— Скажи, что пойдёшь со мной.
— Конечно, она пойдёт, — раздаётся голос Сэм, выглядывающей из-за плеча Рен.
Рен широко раскрывает глаза, и это выглядит настолько преувеличенно, что становится смешно — её особый язык общения с Сэм.
— А как же… — начинает она.
— Вы с Ли пойдёте и замечательно проведёте время с чаем и маленькими бутербродами или чем бы там вы двое ни занимались, когда никто не видит, — подхватывает Сэм, распахивая дверь шире. — А я займусь нашим маленьким исследовательским проектом. — Она проходит мимо нас, крепко прижимая к себе толстую кожаную книгу. — Пока! — кидает она на ходу и стремительно спускается по огромной лестнице, прежде чем мы успеваем остановить её. Хотя я и не хочу её останавливать — я ждал этого свидания целых пять лет.
— Мне нужно переодеться, — Рен хмурится, глядя на свою одежду, и только теперь я замечаю, что она в пижаме. — Подожди секундочку.
Она закрывает дверь, оставив меня стоять и разглядывать её имя, выгравированное на золотой табличке.
Через несколько минут она появляется снова, с букетом в руках. Теперь на ней кремовое платье в мелкие розовые цветочки, и от неё пахнет клубничным блеском для губ.
— Я готова, милорд.
Я протягиваю ей руку, чувствуя, как немного расслабляюсь, когда она принимает её. Рен пережила так много, а я хочу лишь одного — чтобы она была в безопасности и счастлива.
— Ты в порядке? — спрашиваю, как только мы выходим из корпуса Водолея и оказываемся среди сосен, стоящих, словно часовые, вокруг кампуса.
Она кивает, но её губы словно не могут найти слов.
— То, что произошло в воде, с тем элементалем, это было…
— Я не помню многого, — она проводит рукой по влажным волосам и опускает взгляд на подсолнухи, которые уже утратили свою яркость в ночной темноте. Я невольно чувствую то же самое и о самой Рен.
— Мы не обязаны об этом говорить. Я имею в виду, что можем, если ты захочешь, — я прижимаю её руку к своему боку и нежно поглаживаю её ладонь большим пальцем. — Я всегда здесь, если тебе нужно.
Я вывожу её из-под густого навеса деревьев и в свете луны, заливающем двор Перекрестков, мы продолжаем идти в той тишине, которую разделяем только мы вдвоём. Мы останавливаемся перед массивными дверями столовой.
Она поднимает на меня взгляд, и её глаза, подобные серебристым озёрам, отражают свет полной луны.
— Я тоже всегда буду рядом с тобой, Ли.
Её слова мягкие, словно шёлк, обвивают моё сердце и сжимают его.
Я сжимаю руку в кулак, не желая, чтобы она заметила, как дрожат мои пальцы от волнения, и стучу в дверь. Люк распахивает её, приглашая нас внутрь, и тёплый свет сотни мерцающих свечей охватывает помещение.
Когда дверь за ней закрывается, Рен замирает. Подсолнухи повисли у неё в руке, а её пальцы едва держат их, когда она отпускает мою руку, чтобы приложить ладонь к губам.
— Ли… — её голос дрожит, а в глазах блестят не пролившиеся слёзы, когда она замечает столик и стулья, которые мы с Люком перетащили из кампуса Львов, белую кружевную скатерть, позаимствованную у Лили, и свечи, которые мы собрали по всем залам и аудиториям кампуса.
Люк ставит маленький бумбокс, одолженный у Поппи, вместе с диском, который, по её словам, точно покорит сердце любой девушки. Ему требуется минута, чтобы разобраться с кнопками, но в конце концов музыка начинает играть. Звуки струнных инструментов заполняют комнату, тёплый свет свечей колышется, и из динамиков льётся французская песня.
Её реакция — это всё, о чем я мог мечтать, но я не удерживаюсь от вопроса:
— Тебе нравится?
— Я в восторге, — она бросается ко мне, и я утыкаюсь лицом в её волосы. — Я не могу поверить, что ты всё это сделал для меня.
— И это ещё не всё, — говорю я, чувствуя, как сердце замирает в груди.
Люк возвращается из огромной кухни с белым подносом в руках. Мы оба не умеем готовить, но я вырос, съедая все продукты, как только помощница мамы выгружала их, так что умею отлично добывать еду.
Я провожу Рен к столу и помогаю ей забраться на высокий стул, после чего сажусь напротив.
— Для пары, — говорит Люк, с почти оскорбительным французским акцентом. В его защиту можно сказать, что он, как и планировалось, одет полностью в чёрное. Даже если это узкие чёрные джинсы, обрезанные выше щиколоток, и вывернутая наизнанку футболка с едва различимым логотипом.
Я наклоняюсь и шепчу:
— По-английски, чувак, не по-французски.
Его рыжие брови сходятся в недоумении.
— Чёрт, музыка меня сбила.
С эффектным движением он ставит на стол блюдо. Рен взвизгивает от восторга, захлопывая в ладоши при виде сиропа на горке шоколадного, ванильного и клубничного мороженого, увенчанного взбитыми сливками.
— Это не чай с бутербродами, но…
— Без вишен и орехов! — Рен светится улыбкой и тянется через стол, чтобы взять меня за руку. — Ли, это идеально. Ты идеален.
— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я счастлива. — Но в её улыбке есть что-то, что заставляет меня подумать иначе.
Я прочищаю горло и беру ложку, надеясь, что смена темы поможет снять напряжение.
— Ну, кто захочет, чтобы полезные продукты вроде фруктов или орехов портили мороженое?
— Эй, — смеётся она, накалывая ложкой
