— Неужели такое случиться может? — снова с ужасом спросил он.
— Это случится, ваше величество, — уверенно ответил фон Штраубе, — если ваших грядущих потомков не предостеречь и если они не внемлют тому, от чего их предостерегают.
— Но – как же предостеречь? — спросил император. — Вы же говорите – все это может случиться через век, даже, возможно, более…
— Надо написать вашему далекому потомку послание, — подсказал фон Штраубе. — И если оно дойдет…
— Оно дойдет! — решительно перебил его Павел. — Оно не может не дойти! В империи совершается все, если на то есть мое повеление!
После тех высей, в которых побывал, фон Штраубе смотрел на этого маленького, курносого, напыщенного человечка и думал: неужели это тот, кому суждено явиться спасителем необъятной империи, а быть может, и мира всего? Да он и себя-то спасти не в состоянии, ибо – вот он, вот он, этот страшный шарф, сдавивший ему горло. Минует едва больше года – и будет, будет этот шарф!..
— Кстати, насчет этого письма… — сказал Павел. — Мой сын Александр говорил мне про деспозинов. Если предположить, что я поверил его рассказу… Ответьте, барон, — не течет ли в жилах и русских монархов кровь Грааля?
— Да, государь, — ответил фон Штраубе. — Поскольку родословные монархов сильно переплетены, то хоть немного крови, доставшейся от Меровингов, протекает в жилах каждого из них.
— И стало быть, — продолжил за него Павел, — пролить кровь государя – это почти то же, что пролить кровь Христову, не так ли?
— В какой-то мере можно сказать и так…
После раздумий Павел сказал:
— Надо и об этом сообщить потомкам.
— Да, государь, — согласился фон Штраубе. — И с письмом этим медлить никак нельзя, ибо заканчивается век.
— Письмо к потомку будет написано, — сказал император, — сие – решенное. — Потом добавил, глядя на фон Штраубе с надеждой, старательно пряча наполнявший его душу страх: – А что бы вы могли сказать, барон… гм, о моей собственной судьбе. Тут уж бывали провидцы, эдакое мне напророчившие!.. Им я не верю ничуть, а вам, барон, отчего-то верю… — И уже с нетерпеливостью напуганного человека спросил: – Ну так что там, барон?..
* * *
…Вот они шагают по двум лестницам замка – три чертовых дюжины: тринадцать человек во главе с Паленом и двадцать шесть во главе с Зубовым и Бенигсеном. Их «толстые» генеральские эполеты надежнее любых паролей и ключей…
…Неспокоен в своих чертогах Александр. «Только бы без крови! — думает он. — Только бы без крови!..»
…Ах, не выйдет, ваше императорское пока что высочество, не выйдет без крови!..
…Ворвались те, что с Бенигсеном и Зубовым…
…Император в одной ночной сорочке стоит у камина, лицо его испуганно, мертвенно-бледно… «Что вы делаете, Платон Александрович?!..» Вдруг в последнем отчаянии срывает шпагу со стены…
…Что он может даже со шпагой в руках, курносый, крохотный, в этом смехотворном облачении?..
…Чья-то тяжелая золотая табакерка обрушивается на его висок…
…А вот и шарф, этот самый шарф!..
Кто-то уже снял его с пояса и обматывает вокруг неподвижной от ужаса императорской шеи…
Как он туг, этот шарф! И как он, оказывается, бел, когда лицо того, чью шею он сдавливает, уже неживое, наливается синевой!..
* * *
«Надо ли говорить? — думал фон Штраубе. — Следует ли отравлять этому испуганному человеку последний год его жизни знанием неизбежного?..»
— После Рождества мы с Ростопчиным собираемся на охоту, — сказал император. — Что думаете, барон, там ничего опасного не может произойти?
Нет, Рождество было слишком близко. У него еще, безусловно, было время.
— Можете, ваше величество, отправляться смело, — ответил поэтому фон Штраубе. — Охота пройдет вполне благополучно, во время нее можете не опасаться ничего.
Боже, и в руках этого человека, способного мыслить не далее ближайшего Рождества, сейчас была судьба великой страны через целое столетие!..
— Слава Богу! — облегченно вздохнул император. — Я вам верю, верю, барон!
Глава XXV
Последняя Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, сим указом повелеваем:
— Послание наше, запечатанное печатями Мальтийского ордена, хранить в таковом виде, не вскрывая, 100 лет.
Передать письмо для прочтения лишь моему далекому потомку, Российскому Государю, который будет к тому времени править империей.
Произойти сие должно в самом конце 1899 г. от Рождества Христова.
— Создать особую Тайную канцелярию для хранения оного послания, состоящую из камергеров и обер-камергеров. Резиденцией назначить дворец в Павловске. Должностям и чинам членов Тайной канцелярии передаваться по наследству. Никаких других забот на чинов Тайной канцелярии не возлагать.
— Быть исполнену сему в точности как я указал, ибо такова моя воля, кою всем потомкам моим на протяжении столетия завещаю незыблемо исполнять.
ПАВЕЛ
* * *
Графу Палену
(шифровано)
Ваше сиятельство.
Вняв Вашим наставлениям, после Рождества делаю предложение кутайсовской сестрице.
Я так понимаю, все приготовления (Je compte, vous comprenez?[68]) Вами уже произведены, и участь сделаться брадобрейским зятем минует меня.
Надеюсь также, что Вы не внемлите увещеваниям А. оставить Урода в живых. Это было бы безумием!
Ждите меня.
Душою с Вами.
Ваш Платон Зубов
* * *
Графу Палену
(шифровано)
Дорогой граф!
«Мене, текел, упарсин»[69], – уже начертано на стене Урода (думаю, не без помощи Вашей руки). Взвешена его судьба на высших весах – и оказалась слишком легкой.
Решимость светлейшего Зубова придает всем сил.
Полагаю, нерешительности А. в отношении того, жить Уроду или умереть, не следует придавать большого значения. Будем надеяться – когда все произойдет, он проявит христианское терпение, не думаю, чтобы у него был иной выход.
