«У тебя вырабатывается привычка стирать с лица мира великие города».
«ПУСТЬ ВЕСЬ МИР ГОРИТ!!!»
С началом битвы разрушительная сторона его сущности пробудилась и окрепла, голос ненавидящего предка из древности ревел в голове всё громче, но Туарэй не позволял ему перекрыть его рассудок.
Первая центурия вела бои под землёй, оттесняя гномов к подземным же вратам рексовой крепости. Дело шло медленно, ибо таких разрушений как наверху Туарэй не желал. Что бы там ни думали дваульфари, сердце их города билось в душной тьме, а не среди золота и платины, бог желал получить это сердце. Легионеры устанавливали контроль над всеми путями вовне, захватывали внешние ворота, рушили тоннели. Следя их глазами, бог замечал нечто странное, нечто необъяснимое в структуре древних каменных толщ. Но это он изучит позже.
Вторая и Третья центурии зачищали крепости, составлявшие внешнюю стену, неприступные с земли, защищённые против магии, с огромными гарнизонами и арсеналами, они были только временным препятствием. Четвёртая контролировала надземную часть рексовой крепости, а Пятая центурия облетала окрестности, на тот маловероятный случай, если из ближайших вассальных городов в Охсфольдгарн устремятся дружины малых рексов.
Сотни гномских душ перетекали в тысячи и десятки тысяч, наполняя внутренний пожар Туарэя. Там они будут гореть очень долго, расточая своё бессмертие на пропитание бога-дракона. Почти что впервые он стал чувствовать себя настоящим богом, — средоточием такой силы, о какой могли помыслить только наилучшие волшебники. Он мог творить великие дела теперь, разрушительные, но великие.
«Примипил, приготовься к штурму вражеской твердыни из-под земли. Пятая центурия, назад в городские пределы, Вторая, Третья, оставьте стены, я призываю всех к крепости».
Приказы выполнялись немедленно, крылатые легионеры стекались по небу к расположению Четвёртой центурии и зависали там, поддерживая схожесть с фаланговым построением — дань старинным традициям. Итак, двести легионеров ждут приказа в подземном городе, ещё почти пятьсот парят в небе, с этими силами он напал на один из самых неприступных городов Валемара и захватил его, почти не участвуя в битве. Невольно голова закружится.
Огненная колонна, всё это время соединявшая небо и землю, постепенно иссякла, стянулась и сосредоточилась в теле Туарэя. Бог-дракон медленно полетел к крепости через ряды своих воинов. Они салютовали ему оружием, которое обагрили сегодня кровью, забрав много смертных душ в священном акте отмщения.
Легат приблизился и полетел чуть в стороне и позади.
— Мой император, легион ждёт приказа на штурм!
Он вернулся к прежнему виду. Добравшись до подземной железноколёсной станции, Фуриус Брахил вырезал персонал банка, обслугу и последних защитников; огромный поезд, гружённый богатствами, не смог покинуть город. Для верности легат растопил камень тоннеля и перекрыл его пробкой.
Туарэй улыбнулся ровно блаженный, не видящий в мире ничего, кроме радости и добра. В своём собственном понимании, разумеется.
— Вы славно кормили огонь, и следующий удар — мой.
Его слова перешли в умы всех легионеров, и бог полетел дальше на огромных ярких крыльях цвета свежей крови.
Чешуя на его груди и животе, на горле и даже на лице имела цвет зеркального металла, полированного серебра; серебряными были его ладони и тыльные стороны рук, вся остальная шкура сверкала красными металлическими чешуйками от загривка до шипа на конце хвоста. Красный — наследие от далёкого предка, серебряный — дар новорождённого благородного дракона. Он летел сквозь пепел, радуясь горячим потокам ветра, которые наполняли его крылья силой, а лёгкие — запахом горящих жизней. Его нутро бога-разрушителя клокотало от удовольствия.
«Ещё не поздно. Последний шаг необязателен, ты можешь захватить крепость с минимальными потерями среди защитников».
Удовлетворённое клокотание оборвалось, второй голос ощутил, что его добычу пытаются украсть:
«НЕТ!!! НИКАКОЙ ПОЩАДЫ!!! ПУСТЬ ОГОНЬ ПОГЛОТИТ ИХ ВСЕХ!!! БОЛЬШЕ ГОРЯЩИХ ДУШ!!! БОЛЬШЕ СИЛЫ ДЛЯ ГРЯДУЩИХ БИТВ!!! ВСЁ ЭТО ОБРЕЧЕНО БЫТЬ ПОЖРАННЫМ НАШИМИ ВРАГАМИ, ТАК НЕ ОСТАВЬ ЖЕ ИМ НИ ЕДИНОЙ КРОХИ!!! СОЖГИ ВСЕХ!!!»
«Они напуганы, они видят твою превосходящую силу и сдадутся, если только потребуешь. Дай им шанс».
«ГНОМЫ УПРЯМЫ И КОВАРНЫ, ОНИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯМИ ПОСЯГАЛИ НА НАШЕ ЗОЛОТО, НАШИ ГОРЫ, НАШИ КОСТИ!!! НАКАЖИ ИХ!!! ПУСТЬ ОГОНЬ ЛИЖЕТ НЕБО, ЧТОБЫ ВЕСЬ МИР ВИДЕЛ ТВОЮ МОЩЬ!!!»
«Шивариус был горазд проявлять драконью злобу и беспощадность…»
«НОВАЯ ЭРА ДОЛЖНА НАЧАТЬСЯ С БОЛЬШОГО ДЕЯНИЯ!!!»
— Умолкните, — сказал Туарэй, — я уже решил, что сделаю, и путь мой будет срединным. Ударю. Но слабо.
Доргонмаур в руке согласно загудел. Это копьё было сосудом духа некогда величайшего из драконов, оно хранило его яростные порывы, свирепый нрав, однако, в руках потомка оставалось покорным. Вероятно, всё потому, что Драконий Язык являлся божественным атрибутом, частью сущности нового божества, и как рука не может ослушаться хозяина, так и копьё не может само выбирать цели.
Он сжал на древке когтистые пальцы, переливая часть полученной силы, и оружие задрожало, его голос ввинтился в Астрал переливом нот, которых не слышал ни один смертный в мире, а, даже услышав, погиб бы раньше, чем осознал что-либо. Эта песня принадлежала только богам, и сущностям, которые обитали в бесконечном океане энергии. Она пронзала эфир, истребляя мелких духов мириадами, а мириады других заставляя в ужасе бежать, в ней были радость огня, глодающего уголь костей, и танец дымных потоков, бесконечно хаотичных, заслоняющих солнце. Иные боги пели о творении, Элрог Пылающий — о разрушении.
Он перехватил обратным хватом Доргонмаур, превратившийся в стержень ослепительного света и жара, оставлявшего ожоги на самой ткани реальности, могучая рука совершила плавный замах, и бог метнул поющее копьё. Луч света протянулся от его руки до громадной цитадели, он казался не толще детского волоска, хотя и жёг взгляд каждого, кто смотрел. Луч коснулся древних рунных стен, замер в тишине, что накрыла мир, и, когда в сердцах родилось непонимание, крепость разорвало словно изнутри.
Исторглась волна слепящего пламени, поднимавшая колоссальные куски камня словно пушинки, и швырявшая их на многие лиги вокруг, вздымающаяся ввысь, растекающаяся в стороны, аннигилирующая материю и опаляющая имматериум, отчего к песне копья прибавился вой Астрала. Большая часть крепости рекса исчезла, в многослойной бороне возникла колоссальная уродливая рана, обрамлённая расплавленным камнем, истекавшая дымом, который разносили горячие ветра. Многие тысячи гномов, готовивших оборону, были испепелены, ещё больше пострадало и вскоре умрут, крепость уже не защитит своего господина, оборонять нечего, спасаться негде.
Пальцы правой руки Туарэя шевельнулись, и Драконий Язык материализовался в них, ещё горячий, дрожащий от восторга.
«В атаку, мои Верные! Всех, кто не успеет бросить оружие и сдаться — уничтожить! Сдавшихся пощадить… пока что».
Первая центурия атаковала из-под земли, остальные четыре устремились на покалеченную верхнюю часть, крепость была раскрыта перед ними как мидия, у которой подрезали запирающий створки мускул.
«Легат,» — обратился Туарэй к Фуриусу Брахилу, — «рекс Улдин Зэльгафивар не должен пострадать, пока я не отдам на то прямой приказ».
Ответ пришёл через несколько мгновений, что сказало богу о многом:
«Повинуюсь, мой император».
Это не заняло много времени. Даже без вмешательства Туарэя Первый легион не остановили бы ни пушки, ни пули; некоторые Верные могли быть ранены рунными болтами или пострадать от рунных клинков, но и только. Гномов внутри были многие тысячи, так они всегда делали, если все внешние линии обороны не могли сдержать врага — отступали в самое ядро, в крепость своего рекса и держали там оборону до конца. Конец мог прийти вместе с союзными подкреплениями, или вместе
