class="p1">— Нарушишь сделку?
— Да! И сдохну. Вот прямо тут.
— В лучшем случае, девочка. В лучшем случае.
— Мне наплевать! — закричала я, вскочив. — Что вы там хотели у меня забрать? Да забирайте! Хоть целиком на органы пустите. Не буду я вашей игрушкой, слышите⁈ Вы — напыщенный тупой идиот, который вообразил себя Роналду среди ангильцев!
— Истерика?
— Правда жизни, Ваше высочество, — я издевательски поклонилась. Меня несло и трясло от бешенства. — «Ах, я такой страшный и ужасный! Я загубил таких, как ты, не одну! Я не верю в любоф-фь». Да идите вы в жопу! Вместе со своим племянничком!
— Ты уверена, что готова к последствиям нарушения сделки?
— Да! Идите все на хер.
Новая волна боли пронзила мою голову, но я лишь зарычала и впилась ногтями в собственные ладони. Фаэрт поднял руку. Боль тотчас исчезла, словно трусливый крот.
— Хорошо.
— Ничего хорошего! — процедила я, схватила со стола вазу с цветами, собранными мной утром и швырнула в зеркало.
Достало, что в моей комнате постоянно дверь на распашку, и ходят тут всякие!
Фаэрт поймал вазу раньше, чем та коснулась стекла. Или притянул её к ладони магически, я не поняла. Да и плевать.
— Хорошо, я научу тебя танцевать, — неожиданно уступил он и поставил вазу на стол.
Что? Я уставилась на него. Его лицо по обыкновению не выражало ничего, кроме высокомерия, сдобренного зловещестью.
— Вы серьёзно?
— Я похож на шутника?
— Ага. Только красного носа не хватает.
Фаэрт резко выдохнул.
— Девочка…
— Знаю, я перешла границы, — я отвернулась и уставилась в сад, попыталась заставить голос не дрожать. — Я схожу с ума, Фаэрт. Вот это заключение в четырёх стенах…
— Четырёх? Стенах?
— Даже самый прекрасный парк в мире можно превратить в клетку. Оставьте меня, пожалуйста. Я возьму себя в руки, обещаю.
— Хорошо. Когда пожелаешь начать занятия?
— Через час.
Я снова обернулась, но удивления на его лице не появилось. Как же он меня бесит-то!
— Это мой будет мой первый танец, — почти жалобно попросила я. — Вы можете сделать так, чтобы он был очень красивым?
Фаэрт приподнял бровь:
— Первый танец красивым? Не в моих силах.
— Я не про то, что оттопчу вам ноги. Ну… Платье мне сочинить? Жёлтое? И чтобы фонарики… И всё вокруг, как в сказке?
С минуту он, видимо, размышлял, вызывать ли ему врачей скорой психиатрической помощи, но затем с прежним пуленепробиваемым терпением устало выдохнул:
— Хорошо.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я.
Он очень облегчил мне жизнь. Ладно, всё идёт лучше, чем я могла ожидать. В конце концов, я запустила одну сказку, запущу и другую, верно?
— Подруга, ты сошла с ума! — возбуждённо запищала Рапунцель, едва Фаэрт скрылся в зеркале, а я надела наушники.
— Давно, надо полагать, — буркнула я.
А что тут скажешь? Мари права.
* * *
— Серый не моден, Ноэми! — трещала Элиза, размахивая ручками и улыбаясь замигавшим в небе звёздочкам. — Ну или просто мне не нравится. Нежно-розовый — совсем другое дело.
— Нежно-розовая шляпка — это убожество.
— Ой-ой, какие мы ворчливые…
Они уже подходили к домику, в котором жила Ноэми с семьёй, когда навстречу им из кустов шагнула тень.
— Приветствую вас, барышни, — жизнерадостно воскликнул молодой человек.
Девушки испуганно запищали. Ещё бы! Ни один порядочный мужчина не покажется перед дамами без дублета или камзола, в одной рубахе и жилете. Незнакомец учтиво поклонился:
— Простите, дамы. Не хотел напугать. Одна из вас — мадмуазель Ноэми, верно? Я всего лишь хотел узнать, всё ли в порядке с вашей сестрой.
— А что с ней станется? — проворчала Ноэми сердито. — Отхватила принца, живёт во дворце и забот не знает.
В её голосе отчётливо послышались обида и зависть.
— Я про другую сестру, — мягко поправил странный мужчина.
— Дризелла? Так она исчезла в тот день. Маменька до сих пор прийти в себя не может. А вы, простите, кто?
— В каком смысле исчезла? Как?
— Не знаю. Выпрыгнула в окно, наверное. Мама её не нашла… Эй, вы куда?
Но тот уже распахнул калитку и решительно направился к дому.
— Вас не приглашали! — наполовину удивлённо, наполовину сердито крикнула Ноэми и поторопилась за ним.
Мужчина прошёл в дом, не обращая внимания на всю недопустимость происходящего. Уже в коридоре обернулся:
— Где комната Дрэз?
— Да как вы… да вы…
— Ноэми, — коротышка Эльза схватила высокую подругу за плечи, привстала на цыпочки и шепнула на ухо: — это же принц!
И только тогда Ноэми увидела, кто перед ней. Потрясённая до глубины души, присела в реверансе:
— Ваше высочество!
— Потом. Где её комната?
— Первая слева…
Марион взбежал по лестнице, распахнул дверь. Заинтригованные девушки поспешили за ним.
— Окно открыто, — заметил принц.
— Дрезилла всегда держала его открытым. Видимо, туда и выскочила… Она сумасшедшая совершенно…
— Знаю. Но выпрыгнуть во двор Дрэз не могла — там находилась королевская стража. Её бы заметили. И что, ваша матушка, вбежав в комнату, не нашла там дочь? Прошло меньше минуты…
— Да, не нашла.
— Ваше высочество, — тихо спросила Элиза, — мы можем вам помочь? Что-то случилось?
Но принц, сошедший с ума не хуже исчезнувшей Дрэз, вместо ответа начал распахивать дверцы шкафов, словно всерьёз надеялся найти там спрятавшуюся беглянку. Зачем-то взял золотистую забавную брошку в виде тыквы, валявшуюся на комоде.
— Что это? — задал тупой вопрос.
— Это Дрэз подарила Синди, — изумлённо ответила Ноэми, со страхом наблюдая за странным парнем. — Но Синди не взяла с собой и…
Марион запихнул украшение в карман, провёл рукой по вспотевшему лбу, подошёл к зеркалу и уставился на него.
— Ваше высочество…
Принц вдруг выругался, грязно и неприлично, как последний пехотинец не выражается даже в присутствии простолюдинок, и вылетел из комнаты.
— Ты что-нибудь понимаешь? — Ноэми потрясённо оглянулась на подругу.
— Только то, что произошло нечто необыкновенное, — задумчиво отозвалась пухленькая Элиза и мечтательно улыбнулась.
* * *
Платье оказалось совершенно волшебным. Верхняя юбка и рукава — цвета одуванчиков, лиф — тёмно-янтарный. По подолу нижней нежно-кремовой юбки вышиты одуванчики. Я провела пальцам по жизнерадостным цветочкам, по зелёным листикам, и на моих глазах вдруг выступили слёзы. Я сморгнула. Что-то явно не то с моими нервами.
К платью прилагалась нежно-кремовая сорочка, чьи лёгкие кружева должны были выступать над лифом, горчичного цвета туфельки, тот самый кокошник а-ля Анна Болейн: янтарь и крем, и… Интересно, что это за камень? Изумруд? Нет, слишком тёплый цвет для изумруда. В цацках я не разбиралась совсем. Не люблю драгоценности, но сам жест оказался приятным, и против ожерелья из салатно-сверкающих камушков я решила не возражать.
— Ну и как я это сама на себя
