такая, что к середине дня людям становилось попросту жарко говорить.
К вечеру мы ужасно уставали, но все равно следили за чистотой и порядком и аккуратно складывали инвентарь в грузовик. Более того, мы собирали мусор, который оставляли после себя наши коллеги. Иногда в роли уборщиков выступали только я, Эйдан и Сэм Браун – недавно прибывшая из Британии помощник антрополога. Мои самые первые воспоминания о Сэм запечатлели ее с поджатыми губами, осторожно держащими сигарету, так, чтобы случайно не поджечь свой защитный комбинезон, пока она складывает его в маленький мешок для мусора. Многие, закончив работу, просто вылезали из своих комбинезонов и садились в машины, не обращая внимания на то, как ветер подхватывает «тайвеки» и несет на могилы. То, что лишь немногих из нас заботило поддержание чистоты, говорило о том, что команда разделилась на мелкие группки, перестав быть единым сплоченным коллективом. Истощение запасов расходных материалов тоже не способствовало единению: когда у нас осталось порядка пяти мешков для тел (а логисты не знали, когда прибудет новая партия), группы начали спорить между собой, выясняя, кому они должны достаться.
В разгар работ на большом кладбище нас посетил первый важный гость. Я думала, что все будет примерно как в Руанде и Боснии, когда высшие чины прилетели на вертолете, а затем, пробыв положенное на объекте, улетали, но этот визит выглядел иначе. Во-первых, приехав утром на кладбище, мы обнаружили, что КФОР огородил всю территорию лентами и табличками «Только для прессы», а солдаты указали нам, где мы должны парковаться. Мы переоделись в синие комбинезоны, разобрали инструменты и в очередной раз повздорили из-за мешков для трупов. Нам приказали использовать полиэтиленовую пленку – брать мешки можно только «напоказ», когда на объект приедут гости. Нидерландский батальон КФОР, впрочем, каким-то чудом нашел и выдал нам пятнадцать мешков, так что «эра пленки» откладывалась.
Моей группе выделили для работы новый участок, на котором не было ни одного дерева. Наши могилы уже были отмечены темно-зеленой лентой, это Жюстин начала их маркировать и фотографировать перед вскрытием. Как обычно, каждому поручили отдельную могилу. С самого утра нам стали попадаться довольно причудливые гробы. У первого, что я обнаружила, была узкая верхняя часть, она расширялась к низу и соединялась с массивным основанием. Гроб был из темного дерева, похожего на вишню, а крышка была украшена черными металлическими завитками.
Со мной работал новый помощник, которого я совсем не знала. Начало выдалось непростое. Я лопатой отмечала, докуда копать, а он каждый раз говорил:
– Зачем так далеко?
В итоге примерно треть земляных работ я выполняла самостоятельно. К сожалению, по-албански я могла говорить только очень вежливо, и вместо «Копай, где я сказала!» я знала только «Пожалуйста, копайте здесь». Впрочем, со временем мне удалось сработаться с этим помощником.
Хосе Пабло позвал всех обедать. Я обедала вместе со своими соседями по дому, и мы выбрали симпатичное местечко подальше от места раскопок, под деревом и с видом на солдат КФОР. На старых кладбищах часто встречаются такие тихие тенистые уголки.
После обеда я приступила к новой могиле. Снова не было ни дрразы, ни гроба, ни савана, ни одеяла, только лежащее на спине тело, засыпанное землей. Тело было одето в два худи, куртку и спортивные штаны. Многослойность напомнила мне тела из Кибуе, а затем – больницу Вуковара. Видимо, если судить по одежде, этого человека убили в конце зимы или ранней весной. В земле над телом лежал матовый бирюзовый шарик. Я убрала находку в пакет для вещдоков.
Я очистила от земли правую голень, и тут нижняя часть кости чуть выше лодыжки выпала со своего места. «Вот черт!» – подумала я. Кажется, я не заметила перелом и неосторожно выбила сломанный кусок кости. Однако, подняв косточку с земли, я поняла – это не обломок, а неповрежденный дистальный эпифиз большеберцовой кости (закругленная нижняя часть берцовой кости, соединяющаяся со стопой). Он еще даже не начал срастаться с телом большеберцовой кости, а его верхняя поверхность была бугристой, что характерно для детей. Скелет принадлежал ребенку или подростку. Я не думала, что здесь будут дети.
Я осмотрела лодыжку второй ноги. Линия слияния берцовой кости с эпифизом и здесь была ясно видна: темная, открытая, зияющая. Я наклонилась над черепом, который уже очистила, но не очень тщательно. После удаления всей земли с зубов стало видно, что клык нижней челюсти и второй моляр нижней челюсти только прорезываются, а второй моляр верхней челюсти все еще в зубной крипте. Погибшему было от двенадцати до пятнадцати лет.
Я принялась очищать тело от земли. Я чувствовала, что в забитом грязью правом заднем кармане спортивных брюк что-то есть. Вскоре в моих руках оказалась пригоршня шариков. Множество. Внезапно я подумала о детях. Я вспомнила, как совсем недавно видела маленьких детей, игравших во что-то, напоминающее «древнюю» игру в шарики, а несколько недель назад команда судмедэкспертов устроила футбольный матч со старшими детьми из нашего района. Я наблюдала за теми маленькими детьми, когда пришла с футбольного поля на перерыв (помню, я была очень уставшей). Два маленьких мальчика так долго кидали шарики в траву, что казалось, забыли, зачем они это делают. Было здорово смотреть на играющих детей. Я задумалась, сколь сильно мальчики отличаются от девочек… Девочки изо всех сил спешат войти во взрослую жизнь, пытаясь носить бюстгальтеры, когда у них еще нет даже намека на грудь, начинают пользоваться косметикой без разрешения родителей. Мальчики отстают в этой гонке, лишь иногда присматриваясь к своему отражению в зеркале (не начали ли пробиваться усы?), но в остальном стараются как можно дольше оставаться детьми. У мальчика в моей могиле была горсть шариков в кармане, и это говорило мне о его жизни больше, чем что-либо еще.
Шарики вряд ли имели какую-то доказательную ценность для Трибунала, учитывая, что сам по себе скелет с травмой ясно свидетельствовал о том, что убитый был ребенком и не имел ни малейшего отношения к военным. Дерик выделил мне время на то, чтобы очистить тело и одежду мальчика, поскольку Хосе Пабло захотел показать эту могилу Бернару Кушнеру – одному из основателей «Врачей без границ» и тогдашнему главе Миссии временной администрации ООН в Косово (МООНК). Это его визита мы ждали.
Пока я работала, мне вспомнился приезд генерала Кляйна на могилу в Овчары, и тот человек с планшетом, не сумевший разглядеть тела, лежавшие в нескольких метрах от него. Поэтому я постаралась как можно лучше отчистить одежду погибшего, а еще уделила особое внимание
