для этого ее надо было еще и завербовать.
«А РАБОТАТЬ БЕЗ ПОДРУЧНЫХ ТО ЛИ ТРУДНО, ТО ЛИ…»
Существовало расхожее мнение, что народная артистка СССР Фаина Георгиевна Раневская, будучи рисковой женщиной, не побоялась отклонить предложение, сделанное ей генералом Грибановым. Предложение сотрудничать с органами госбезопасности.
Начнем с того, что не генерал сделал ей это предложение.
Олег Михайлович при своем маленьком росте обладал недюжинной гипнотической силой, подавляющим даром убеждения и бескомпромиссностью — неспроста подчиненные называли его «маленьким Бонапартом».
Кроме того, генерал Грибанов был известен в интеллигентской среде как «укротитель» Будапештского восстания 1956 года, поэтому одно упоминание его фамилии априори подавляло волю собеседника.
Так что, сделай он л и ч н о предложение Фаине Георгиевне вступить в тайный Орден осведомителей, вряд ли бы она нашла в себе силы отказать ему, а так… Не только отказала, но и выгоду от игры с органами госбезопасности поимела!
В силу своей занятости и других обстоятельств генерал на встречу с Раневской послал молодого опера по фамилии Коршунов, у которого за душой было лишь начальное образование и двухлетнее производственное обучение на токаря на заводе «Красный Октябрь».
Предполагалось, что это будет моментальная вербовка в лоб.
Предполагал, как выяснится, Грибанов, а располагала Раневская!
Потому что проявила она себя не только гениальной сценической артисткой, но и величайшей актрисой по жизни, обведя Коршунова вокруг пальца, как мальчишку. В общем, шельма, а не женщина!
РАНЕВСКАЯ ДЕРЖИТ УДАР
Коршунов начал вербовочную беседу, как тогда было принято, издалека.
И о классовой борьбе на международной арене, и о происках иностранных разведок на территории СССР поведал он Раневской.
Процитировал пару абзацев из новой, хрущёвской Программы КПСС, особо давил на то, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Но! Беда в том, что проклятые наймиты империализма в обличье иностранных секретных служб пытаются подставить подножку нашему народу, семимильными шагами движущемуся к светлому будущему всего человечества — коммунизму.
Невзначай напомнил о долге каждого советского гражданина, независимо от его профессиональной принадлежности, оказывать посильную помощь органам государственной безопасности в их ратном труде по защите завоеваний социализма.
Словом, подал Коршунов себя в наихудшем свете: выступил в роли лектора сельского клуба, а не вербовщика. И великая актриса его сразу раскусила, догадалась, к чему клонит визави, но виду не подала.
Стукачество в артистической среде всегда, еще при царях, было весьма распространенным явлением. Весь бомонд, не таясь, обсуждал его. Оно было притчей во языцех. А уж вокруг Фаины Георгиевны…
Там вообще агент на агенте сидел. Ей ли было не знать, что все ее коллеги-артисты уже давно завербованы, так что это Коршунов считал, что он ведет игру с закрытыми картами, имея старшие козыри на руках. Для нее же все его потуги были секретом Полишинеля.
…Вслушиваясь в страстный монолог Коршунова, Раневская прикидывала, как ей ловчее уйти от предложения, которое, конечно же, должно последовать в заключение пламенной речи этого трибуна из гэбэ.
Сначала она провела кинжальную разведку боем. Спросила:
— Молодой человек, а где вы были раньше, когда я еще не успела разменять шестой десяток?
— Что вы, что вы, Фаина Георгиевна! — вскричал, покрывшись мурашками страха Коршунов, которому показалось, что пароход уходит от причала прямо на его глазах. — Вы — просто девочка по сравнению с другими артистками вашего театра… Вам больше тридцати никто не дает, поверьте!
— Это я еще сегодня плохо выгляжу! — мгновенно отреагировала актриса и, закурив очередную «беломорину», тоном маршала Жукова, принимающего капитуляцию Германии, продекламировала:
— Мне с вами, молодой человек, всё ясно… Как, впрочем, и со мной… Без лишних слов заявляю: я ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать! Как сказал один сбитый летчик: «ты всегда в ответе за тех, кого приручил». Так вот органы давно приручили меня целиком и полностью. Я даже не знаю, как это у меня хватило ума так глупо прожить жизнь без гэбэ…
Вы не поверите, но до вашего визита я чувствовала себя пианистом, которому отрубили руки… Поэтому, товарищ Коршман, то есть, товарищ Коршунов, я готова разоблачать происки империалистических выползней и получать награды не по потребности, а по способности… Можно сказать, что это — мечта всей моей жизни. Но… Есть одно маленькое «но». Я бы даже сказала, абсолютно не кошерная ситуация!
Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что важнее, я громко разговариваю во сне. Вот и давайте, коллега, а по-другому я вас, молодой человек, и не мыслю, с тех пор, как мы встретились. Да, вы — мой коллега, и я вас масштабно уважаю! Так вот, давайте вместе, по-чекистски, поразмыслим.
Представьте, вы даете мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным и ответственным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить, а мыслительные процессы, как вы, конечно, знаете из психологии, в голове интеллектуалов происходят беспрерывно — и днем и ночью…
И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания. Называть фамилии, имена, клички объектов, явки, пароли и прочее… А вокруг меня соседи, которые, будто вертухаи на зоне, неотступно за мной следят…
Да они у меня под дверью круглосуточно, как сторожевые псы лежат, чтобы услышать, о чем и с кем это там Раневская по телефону говорит! И что? Я, вместо того, чтобы принести свою помощь на алтарь органов гэбэ, предаю вас! Я пробалтываюсь, потому что громко говорю во сне… Нет-нет, я просто кричу обо всём, что у меня в голове…
Я говорю вам о своих недостатках заранее и честно… Ведь между нами, коллегами, не должно быть недомолвок, как вы считаете? Вы поймите меня правильно. Я хочу, чтобы наше с вами будущее сотрудничество развивалось на принципах взаимного доверия и искренности или я ошибаюсь? Если я ошибаюсь — поправьте меня, уберегите меня от совершения в будущем роковой ошибки! Я бы даже сказала — от непредумышленного предательства…
Но что делать, если я родилась с таким пороком — громко разговаривать во сне? Я уже обращалась к врачам, к светилам медицины — всё пустое, ничего поделать не могут… Никакие снотворные и транквилизаторы не помогают… Может, у госбезопасности есть какие-то препараты, чтобы не выбалтывать секреты во сне?
Ну, шо вы умолкли, товарищ Коршман, то есть, товарищ Коршунов… как фаршированная рыба об лед?!
В комнате стало тихо, как в морге после отбоя, а Раневская со счастливым лицом, словно с облегчением после запора, молча смотрела на визави.
«КРИТИЧЕСКИЕ
