недолго. Пейте, — приказала, подвигая кружку с кипятком ближе к жмущемуся на краешке стула Артюхину.
— Благодарю вас Луша. Вы очень любезны, — шмыгнул носом градоначальник, мелкими, частыми глотками отправляя кипяток в глотку.
— Вы как? Вы… — только и смог выдавить Санек сползая по стенке на пол.
— Да вот прознали, что ты вернулся и решили проведать. Да, Петр Михалыч? — Тот тряхнул башкой. С прилизанных дождем волос стекали капельки. Артюхин отер лицо и стыдливо признался: «Я ведь по-прежнему бомжую, Александр. А когда-то сам самодержец Российский мне портсигар с вензелями пожаловал за верную службу… Эх!»
— Так вы в каком веке сейчас, Петр Михайлович? — осторожно поинтересовался Саня, не веря глазам.
— В своем-с. В двадцатом. Так знаете ли и застрял, как в матрице. Не помру никак. До конца столетия доживаю и аккурат в двенадцать под отречение президента отбрасывает меня в восемнадцатый год, будь он не ладен. В безвременье это большевицкое, зеро по-нынешнему. И понеслось-поехало. Хоть оракулом становись. Все наперед знаю. Только тут на кладбище это ни к чему. Тут люди о вечном думают, а не о насущном. Вот так почти сто лет и хороню. Живу при кладбище. Откуда появляюсь и куда ухожу никто не знает. Призраком меня считают. А я вот видите, Александр, пряники ем. — И дед тут же открыв рот, вонзил кровавый зуб в мятную сладость.
— А-а-а… — Саня мотнул головой в сторону Луши, но та и без вопроса поняла, что и от нее хотят объяснений.
— А ты меня бросил, Ляксандр. С тех пор мотаюсь как портки на веревке, куда ветер подует. То к себе, то к вам. Пока вот с Петром Михалычем не встретилась как-то раз тута. Он мне все и объяснил. Надышалась, сказал, газом этим проклятущим, кода бумажку твою жгла и теперя ни жива, ни мертва. Из свово времени в ваше кидает. Устала я. Умучилась. — баба стянула платок с головы и зарыдала, уткнувшись в него лицом. — Живу, как собака бездомная. Ы-ы-ы…
— Подождите… — рассудок возвращался к Саньку, хоть мысли скакали вразброд, но он успел ухватить главную: «А я тогда где? Где я сейчас?!» — прохрипел, чувствуя как горло перехватывает ужасом.
Гости переглянулись.
— А ты еще не родился, — ответила механическим голосом баба, опуская платок и по лицу ее пробежала судорога.
— Время сжалось, пространство схлопнулось. Вас разъединило с миром, а потом соединило. Квантовый скачок, дорого мой друг. Профессор Пель задолго до Нильса Бора с его физической теорией…
Саня замахал руками. Он не желал слушать.
— Нет! Нет! Вот же порошок. Там в аптеке в его подземелье. И тот в склянке. Я же купался… я же как вы, Петр Михайлович… чтобы не перемещаться. — Саня сорвал с груди шнурок с кулоном и протянул на ладони притихшим гостям.
— Ээм. Мы, собственно, за ним и пришли, — сказал Артюхин, двумя пальцами подхватив клык, он поднес его бабе. — Луша мне рассказала как все случилось. Я предположил, что порошок именно тот фиксатор, что нужен ей, чтобы закончить эту нескончаемую череду перемещений. Вы же не откажете даме. Теперь невероятно сильный дождь. Ливень. Определенно саркофаг господина Березкина полон.
— Нет! Нет! Я не хочу, чтобы она осталась здесь!
— Ой, не больно то и надо. Сама не хочу! Петр Михалыч обещал, что с ним останусь. Поженимся и в его матрице жить будем.
И тут Санька накрыло беззвучным хохотом. Он мелко бился затылком об стену давясь смехоспазмом, но не сдержался и захохотал навзрыд.
— Напрасно вы, Александр. Луша замечательная женщина. Полная любви и сострадания…
— Я знаю, знаю… — утирая слезы, согласился Санек. — А как же мадам Домински? — вонзил он иглу ревности в Лушино сердце.
— Она скончалась и похоронена на Смоленском кладбище. Я посещаю ее могилу. Она прекрасна.
— Могила или мадам? — уже расслабившись, решил пошутить Санек, считавший, что мадам еще при жизни была ходячим трупом, но вышло как-то криво.
— Что ж, прощайте, Александр. Надеюсь, вы найдете свое место и будете счастливы.
— Прощевай, Ляксандр. Дай Бог больше не свидимся.
Луша деловито смела с тарелки оставшиеся пряники в карман Артюхинского кителя, повязала на голову подсохший платок и, дернув за рукав градоначальника, вышла с ним сквозь стену.
Оказавшись один в комнате, Саня осторожно поднялся и нашарил выключатель. Несколько раз щелкнул, но так и остался в темноте. Луч уличного фонаря белым пятном лежал на столе, высвечивая пустую тарелку, на которой еще недавно белела мятная горка. Значит не померещилось. Он приложил к груди руку и не нашел клыка — и не приснилось! Саня упал ничком на диван и завыл.
Часов в восемь его разбудили. Барабанили в дверь, а казалось что колотят палками по башке, на которой надета кастрюля.
— Иду, иду… — скатываясь с дивана вяло отозвался Санек. — Не стучи.
Отодвигая металлическую щеколду он прищемил кожу на пальце и от боли сразу проснулся.
— Как тут у тебя? Без происшествий? — поинтересовался Матрица, мельком взглянув на мятую физиономию парня. — Может возьмешься караулить? Спать есть где. Жратву в микроволновке. Чай-кофе пряники за мой счет. Ну, что, Чепухин?
Под желтыми усами шевелилась улыбка. Уголки губ по очереди вздергивались, а глазки мигали, мол соглашайся. Но Саня его не слышал. Он глядел поверх головы шефа на стол, где на тарелке лежала нетронутая горка пряников.
— Ну, ты это, подумай. За ночлег платить не нужно. Ты где спишь — то? В хостеле, ребята говорят. Так, что давай. Рожу умой и подумай. Вот тебе за ночь. — Матрица положил на стол две бумажки и вышел.
Тут и думать нечего. Бежать нужно отсюда. Теперь Саня был в этом уверен, как в таблице умножения.
Он быстро собрался и, не забыв прихватить гонорар за безумную ночь, вышел во двор.
Возле церкви остановился автомобиль настоятеля. Не успел тот коснуться ногой асфальта, как отовсюду к нему потянулись люди за благословением. Поп крестил им лбы и подставлял увесистый кулак для целования. Санек наблюдал раздачу благодати тысячу раз, но впервые ощутил нестерпимое желание защититься крестом от нападавших на него кошмаров. Он рванул вслед за попом. Обогнав настоятеля на повороте, как и все сложил руки лодочкой и, задыхаясь, выпалил с отчаянной надеждой: «Благословите, отче!» «Бог благословит», — бросил ему дежурный отзыв священник, наскоро перекрестил
