— Так что же изменилось?
Кол вскрыл коробку с патронами и один за другим запихал их в ружье.
— В первую очередь распространение атеизма, но по большей части дело в развитии техники реанимации. Наступает смерть — ты попадаешь сюда, тебя реанимируют — ты уходишь отсюда.
— Ладно. Но как сюда занесло президента?
Кол набил карманы патронами и сунул обрез в длинный карман с внутренней стороны плаща.
— Случайно. Ему не положено здесь находиться, как и нам. Готова?
Я кивнула.
— Тогда пошли посмотрим, что происходит. И веди себя тихо — незачем привлекать внимание.
Мы медленно двинулись от машины к зданию станции. Эвакуаторы, перевозившие пустые автомобили отлетевших душ, проезжали мимо и исчезали в тумане, клубившемся над пандусом выезда.
Мы открыли двери и вошли в здание, проигнорировав парня из Королевского общества автомобилистов, который неуклюже попытался продать нам членские карточки. Внутри оказалось светло и просторно, едва уловимо пахло дезинфекцией — то есть все практически так же, как на любой другой автозаправке. Но посетители были совершенно другими. Говорили они невнятно и тихо, двигались замедленно, словно груз жизни давил им на плечи. Я заметила еще одну странную вещь: заходило довольно много народу, а вот выходило куда меньше.
Миновав шеренгу неработающих телефонов, мы вошли в кафетерий, где пахло свежим чаем и пиццей. Люди сидели группами и тихо переговаривались, листая старые газеты и попивая кофе. На некоторых столах стояли подставочки с номерами еще не поданных заказов.
— Неужели все они мертвы? — спросила я.
— Почти все. Не забывай, это просто врата.
Кол потянул меня за рукав и показал на мост, который соединял наше, южное крыло автозаправки с другим, северным. Сквозь немытое окно я разглядела пешеходный мост, изящной аркой перекинувшийся над уходящей в никуда проезжей частью.
— Значит, никто не возвращается?
— Безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам,[65]— ответил Кол. — Наше последнее странствие.
Официантка выкрикнула номер:
— Тридцать второй!
— Здесь! — отозвалась парочка рядом с нами.
— Спасибо, север вас ждет.
— Север? — переспросила женщина. — Тут какая-то ошибка. Мы заказывали рыбу с картошкой и горошком, две порции.
— Можете перейти по пешеходному мостику. Спасибо!
Парочка, ворча себе под нос, тем не менее встала, медленно поднялась по ступенькам к пешеходному мосту и двинулась на ту сторону. Они уходили, и их фигуры становились все более расплывчатыми, пока не исчезли совсем. Я вздрогнула и ради успокоения посмотрела на дорогу в мир живых. Я смутно различала перегруженное в час пик шоссе М4, огни, расплывающиеся на мокром от дождя асфальте. Живые ехали домой, к своим любимым. Господи, что я здесь делаю?!
От размышлений меня отвлек Кол. Он ткнул меня в бок и указал в дальний угол кафетерия, где у столика в одиночестве сидел дряхлый старик. Я пару раз видела президента Формби, но это было лет десять назад. Согласно данным моего папы, не пройдет и шести дней, как любимец нации умрет естественной смертью, и с нашей стороны было бы нечестно сетовать на его безвременную кончину. Президента отличала болезненная худоба, глаза запали. Его знаменитые зубы явственнее, чем прежде, торчали вперед. Нелегко всю жизнь развлекать публику, а провести половину этой жизни в политике — еще стократ тяжелее. Формби держался только ради того, чтобы не допустить Гана к власти, но, судя по его виду, хватка слабела, и он это понимал.
Я дернулась вперед, но Кол негромко произнес:
— Возможно, мы опоздали. Взгляни на его столик.
Перед президентом стоял номер 33. Я ощутила, как подобрался, а затем расслабился Кол, словно увидел знакомого, которому не хотел бы попасться на глаза.
— Четверг, — шепнул он, — во что бы то ни стало отведи президента в мою машину прежде, чем вернется официантка. Мне надо кое с чем разобраться. Встретимся снаружи.
— Что? Эй, Кол!
Но он уже медленно плыл между отлетевшими душами, толпившимися вокруг газетного киоска, пока не пропал из виду. Я глубоко вздохнула и подошла к столику Формби.
— Привет, барышня! — сказал президент. — Где мои телохранители?
— На разъяснения нет времени, мистер президент, но вы должны пойти со мной.
— Отлично, — покладисто ответил он. — Если вы так говорите, то пойдем. Но я только что заказал пирог и чипсы. Кажется, целую лошадь бы съел!
Он улыбнулся и слабо хохотнул.
— Нам надо идти, — настаивала я. — Я все объясню потом, честное слово!
— Но я уже заплатил…
— Столик тридцать три? — уточнила подкравшаяся сзади официантка.
— Это мы, — весело отозвался президент.
— С вашим заказом возникла заминка. Сейчас вам пора ехать, но мы будем держать его для вас горячим.
Я облегченно вздохнула. Ему еще рано умирать, и персоналу это известно.
— Так мы можем идти?
— Не пойду, пока мне не вернут деньги! — уперся он.
— Ваша жизнь в опасности, мистер президент.
— Моя жизнь множество раз висела на волоске, юная леди, но я не уйду, пока не получу назад свою десятку!
— Я верну ее вам, — заверила я, — а теперь уходим отсюда.
Я подняла его на ноги, и мы двинулись к выходу. Но стоило нам толкнуть дверь и выйти наружу, как из мрака появились трое подозрительных типов. Все они были вооружены.
— Так-так! — произнес первый, одетый в сильно помятую и поношенную ТИПА-форму. Он зарос щетиной, волосы слиплись, лицо покрывала почти трупная бледность. В одной руке он держал старый ТИПА-револьвер, а другую крепко прижимал к собственному темечку. — Похоже, у нас тут живчики!
— Брось оружие! — велел мне второй.
— Всю жизнь жалеть будете!
Не успев договорить, я уже осознала глупость подобного замечания.
— Поздновато нам жалеть. Твой пистолет, будь любезна.
Я подчинилась, и он схватил Формби и поволок внутрь, а первый забрал мой пистолет и сунул его в карман.
— А теперь и ты давай внутрь, — приказал он. — У нас тут дельце, а время уходит.
Я не знала, где сейчас Кол, но он, несомненно, почуял опасность. Думаю, у него имелся некий план, и, если потянуть время, возможно, это сыграет ему на руку.
— Чего вы хотите?
— Да не особенно много, — рассмеялся мужчина, придерживавший голову рукой. — Всего-то твою душу!
— А душенька-то у нее вроде ничего, — заметил третий, ткнув в мою сторону чем-то наподобие дозиметра. — Жизни хоть отбавляй! Старикану-то всего шесть дней осталось, за него много не дадут.
