отказаться от своего намерения. Они указывали на то обстоятельство, что Россия не приписывает постигшие неудачи вине великого князя, и отмечали те опасности, кои сопряжены с оставлением государем столицы при нарушенном равновесии в стране. По рассказам участников заседания, Горемыкин явно отмежевывался от говоривших. Государь с усталым и неопределенным видом выслушал речи и в заключение кратко произнес:
— Я остаюсь при своем решении…
В подавленном настроении разъезжались участники этого исторического заседания. Но на другой день большинство из них собрались вновь у министра иностранных дел С. Д. Сазонова и подписали коллективное письмо государю.
«Вчера, — гласило это письмо, — в заседании Совета министров под вашим личным председательством мы повергли перед вами единодушную просьбу о том, чтобы великий князь Николай Николаевич не был устранен от участия в верховном командовании армией. Но мы опасаемся, что вашему императорскому величеству не угодно было склониться на мольбу нашу и, смеем думать, всей верной вам России.
Государь, еще раз осмеливаемся вам высказать, что принятие вами такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, вам и династии вашей тяжелыми последствиями…
На том же заседании воочию сказалось коренное разномыслие между председателем Совета министров и нами в оценке происходящих внутри страны событий и в установлении образа действий правительства.
Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить вам и Родине…»
Письмо это было подписано восемью министрами. Оно не вызвало, однако, никаких изменений в решении императора Николая.
22 августа, вечером, государь отбыл в Ставку для вступления в командование армиями. Горемыкин остался на своем посту; временно продолжали исполнение своих обязанностей и подписавшие письмо министры, поставленные, однако, государем под подозрение…
Решение императора Николая II стать во главе действующих войск было встречено с большой сдержанностью и русскими общественными кругами, и многочисленными членами императорской фамилии, и нашими союзниками.
На чрезвычайном собрании Московской городской думы раздавались громкие протесты против этого решения. Отрицательно было отношение к этому факту и многих членов законодательных палат. Об этом отношении государь был осведомлен особым письмом председателя Государственной думы М. В. Родзянко, который умолял царя не возлагать на себя верховное главнокомандование и не рисковать своим положением.
Предостерегающие доклады делались императору и некоторыми великими князьями. Государь оставался непоколебимым…
Уход великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего был отмечен в заграничной печати рядом статей. Наши союзники об этом уходе говорили с сожалением, ценя помощь, которую они всегда получали во имя общего дела со стороны русской армии. Наши военные противники про себя радовались, воздавая, однако, бывшему русскому Верховному главнокомандующему должное уважение и величая его стратегию «сильной».
Мною уже отмечено, что личная популярность великого князя Николая Николаевича весьма мало пострадала от неудач на фронте. Всем было ясно, что причины таковых были очень глубоки и разносторонни и что их нельзя устранить простой сменой военного руководства. К тому же было хорошо известно, что император Николай II не обладал ни знаниями, ни опытом, ни волею, столь необходимыми для руководства миллионными массами, и что весь его внутренний облик не отвечал грандиозному масштабу развертывавшихся событий. При таких условиях нахождение при государе даже столь достойного начальника штаба, как генерал Алексеев, но также недостаточно одаренного волевыми качествами полководца, не могло обеспечить достижения необходимых результатов.
Вместе с тем можно было предвидеть, что период наших испытаний на фронте ко времени вступления государя в командование армиями еще не закончен. Подготовка наших союзников к наступлению в Шампани затягивалась, и благодаря этому в распоряжении немцев до наступления распутицы оставалось еще недели три времени, в течение которого они могли попытаться нанести нам еще несколько серьезных ударов. Если вообще очень опасно ставить авторитет главы государства в зависимость от военного счастья, то при данных условиях и колебавшемся уже в России престиже царской власти должны были в этом отношении возникать особые сомнения. Кроме того, наши отступавшие армии нуждались в основательном обновлении, для которого был неизбежен перенос всех творческих усилий в тыл страны. Там должна была идти кипучая работа по изготовке предметов снабжения и подготовке пополнений. И следовательно, там более, чем на фронте, было уместно присутствие государя.
Но было еще одно специфическое соображение, делавшее опасным постоянное пребывание императора Николая при действующей армии, — это вероятное укрепление влияния на государственные дела и захват власти императрицей Александрой Федоровной, мнившей себя естественной заместительницей императора в столице. Между тем все общественные круги относились к ней с полным предубеждением и недоверием.
ПРИЧИНЫ, КОИМИ БЫЛА ВЫЗВАНА ЭТА СМЕНА
Что же заставляло императора Николая II так упорно отстаивать принятое им решение и настойчиво идти против советов ближайших его сотрудников и общественного мнения? И притом не с энергией и верой в правоту своего решения, а «с усталым видом», «с неопределенным, в сторону направленным взором», как единодушно свидетельствовали все лица, имевшие общение с царем в те решительные дни. Точно его душили какие-то тяжелые, смутные предчувствия!
Император Николай вряд ли, кроме императрицы Александры Федоровны, с кем-либо говорил по этому вопросу откровенно, и поэтому о причинах принятого решения мы можем только строить догадки, находя лишь косвенное подтверждение в фактах. Несомненно одно: решение было принято не только с одобрения императрицы, но и под ее настойчивым давлением.
В ряду причин на первое место следует поставить и мистическое понимание царственной четой роли и назначения царя как «помазанника Божия» среди своего народа. Настроение императора Николая II в этом смысле, несомненно, заострилось под влиянием отдачи врагу значительной части отечественной территории и упорного давления на него со стороны его супруги.
«Солдаты должны тебя видеть, — встречаем мы в письмах императрицы Александры Федоровны к государю. — Ты им нужен, а не Ставка; они хотят тебя, а ты их».
«Не чувствуешь ли ты теперь себя спокойным, раз ты уверовал в себя? — писала императрица вслед за отъездом государя в Ставку для принятия в свои руки управления армиями. — Это не гордость и тщеславие, но посланное Богом…»
Возможно и даже вероятно, что император Николай II, веривший в то, что действиями его руководит божественный промысел и что между ним и русским народом существует какая-то особая, таинственная связь, полагал, что возложение им на себя непосредственного водительства войсками в столь трудную минуту может вызвать чудодейственную перемену во всей обстановке или, по крайней мере, всколыхнуть сильную волну всенародного патриотизма.
Во-вторых, следует отметить любовь государя к историческим параллелям, которые, вследствие некоторой поверхностности знания истории, рисовались ему всегда лишь с точки зрения внешних фактов, а не оценки внутреннего содержания сравниваемых событий.
В данном случае император Николай II любил указывать на
