не способна его любить, передо мной доказательство ее любви: она все эти годы хранила его сокровища в полной неприкосновенности.
В углу коробки, надписанные: «Недавнее». Внутри — бумажные залежи, его публикации, заметки к лекциям, дневники. Все это мне знакомо. Я много лет смотрела, как он над ними работает. Один дневник отличается от остальных, его я не узнаю. Название гласит: «Фрэнни».
Нервничая, раскрываю его. Из кратких дотошных записей складывается исследование женщины, которая носит мое имя, но в первый момент кажется мне чужой.
«9:15, только что выбросила использованный презерватив в коридор рядом с мужской уборной, орет от гнева по поводу мерзостности мужчин».
«16:30, снова читает Этвуд в университетском дворе — эссе, которые я цитировал».
«Ок. часа ночи выкрикнула имя матери, пришлось ее растолкать».
Передо мной реестр моей жизни. Мои поступки. Записи постепенно делаются менее академическими, более проникновенными, лирическими. Моя изначальная паника притихает, я начинаю понимать, что передо мной на самом деле. Исследование скорее посвящено моему мужу, чем мне. Таким образом он постигал науку сближения и любви.
Последняя прочитанная мной запись выглядит так:
«Прежде чем стать моей женой, моя жена была предметом моего изучения.
Сегодня утром она растопырила пальцы над бугорком возле своего пупка: к нам тянулся локоток, кулачок или пятка, подергивался под звуки моего голоса, пытался подобраться ближе. Крошечное существо двигалось, и когда Фрэнни посмотрела на меня — посмотрела в изумлении, страхе и радости, — глаза ее сияли.
Она любит это дитя, но оно — ее клетка. Думаю, она согласилась его выносить только потому, что хочет, чтобы у меня осталось хоть что-то, когда она вырвется на свободу. Неведомое, что ее призывает, — что бы то ни было — позовет снова. Вот только она забыла мое обещание. Я жду, всегда. Ждать со мной будет и наша дочь. Возможно, настанет день, когда и она отправится навстречу приключению. Тогда я буду ждать и ее».
Разобрав все, что было в комнате, я босиком выхожу на задний двор, огибаю пруд, оказываюсь в оранжерее. Клетка в дальнем конце по-прежнему пуста — Пенни так и не завела птиц вместо тех, которых я выпустила, — но я все равно стою внутри и с невероятной отчетливостью вспоминаю биение пернатых крыл о мое лицо и вкус его губ.
— Фрэнни!
Я поворачиваюсь, вижу Пенни и сознаю, что простояла, застыв, в этой клетке много часов, точно лунатик. Меня обволакивает муторное дежавю. Мы уже были здесь с ней, при очень похожих обстоятельствах.
— Простите, — говорю я.
— Хотите позавтракать?
Я киваю и иду вслед за ней в дом. Место Артура на дальнем конце стола пустует — пустует уже не первый год. Он ушел после гибели Найла, не смог оставаться в доме, где вырос его сын. Теперь Пенни одна в этом пустующем мавзолее» и если у меня и были против нее какие-то предубеждения, они рассеиваются. Хочется одного: защитить ее от невыносимой утраты.
Мы едим в молчании, а потом она спрашивает:
— Почему вы сказали, что сделали это преднамеренно?
Я кладу ложку. Мы не говорили с тех былых времен, видеть ее во время заключения я не хотела, так что это совершенно предсказуемый вопрос, тем более что для нее самый важный.
— Просто я хотела… быть наказанной. Как можно суровее. — Убедить суд в моей виновности оказалось несложно, особенно после теста на содержание алкоголя в крови и анализа отпечатков шин: ни отворота, ни торможения, я в лоб врезалась во встречную машину, будто стремясь к самоуничтожению; к этому добавлялось то, что я потом натворила с телом Греты.
— А следы от шин? Вы пересекли осевую и не тормозили. Почему вы не тормозили, Фрэнни?
— Там была сова, — говорю я, и голос пресекается. Голова падает на руки, меня заглатывает набегающая волна.
Кажется, проходит целый век, прежде чем я чувствую, как меня ласково поглаживают по волосам.
— Я должна показать вам одну вещь.
Пенни отводит меня в свой кабинет, достает из ящика папку. Передает ее мне, я читаю: «Завещание». Я не готова, однако опускаюсь на ковер и читаю, пока не дохожу до этого:
«Если крачек уже не будет, я хочу быть похороненным, чтобы энергия моего тела вернулась в землю, которая так много ему дала, чтобы питать ее, отдать ей, что возможно, а не только брать.
Если крачки еще не вымрут…»
Я на долгий миг закрываю глаза. Приготавливаюсь.
«Если крачки еще не вымрут и это окажется возможным и не слишком затруднительным, я хотел бы, чтобы прах мой был развеян там, куда они улетают».
Бушующий океан унимается. Я встаю, наконец-то обретя уверенность.
— Можем мы эксгумировать его тело? — спрашиваю я.
Пенни ошарашена.
— Что… но ведь совершенно невозможно… их больше нет.
— Неправда, — говорю я. — Пока есть. И я знаю, куда они улетают.
— Откуда?
— От Найла.
НА БОРТУ «STERNA PARADISAEA»,
ЮЖНАЯ АТЛАНТИКА.
СЕЗОН СПАРИВАНИЯ
Ледяное поле перед нами изумительно и великолепно — просто дух занимается. Оно царит над всем этим суровым миром, будто подлинное сердце его вселенной. Оно внушительно, нетронуто и совершенно невозмутимо.
А еще оно пусто.
Пусть я их и отпустила, сказала себе, что все кончено, в глубине души я, видимо, все-таки ждала увидеть в небе стаи птиц или бескрайний лед, усеянный тюленями или другими существами — хоть чем-то живым. И вот «Sterna paradisaea» медленно приближается к берегу, обходя большие плавучие льдины, а я не вижу на всем этом огромном пространстве никакого движения, и сердце мое разбивается снова.
— Знаешь, где мы находимся? — спрашиваю я у Энниса.
Воздух то и дело разрывает непривычный треск: куски льда откалываются от шельфа и с грохотом, превосходящим по силе раскаты грома, обрушиваются в океан. Я не ждала таких звуков.
Подходим к Антарктическому полуострову. Пойдем восточнее, к морю Уэдделла.
Я во все глаза смотрю на приближающуюся сушу.
И вдруг понимаю: что-то не так. Они всегда улетали к морю Уэдделла. Именно в этой части Антарктиды всегда кишела жизнь, так же как и на Земле Уилкса в северо-восточной части материка, куда крачки направлялись, если летели через Австралию, а потом сворачивали к югу — такое случалось.
— Погоди, — говорю я. — Можешь сбавить ход?
Эннис слегка дает ручку от себя и вопросительно на меня смотрит.
Не знаю, как выразить в словах эту внезапную неуверенность.
— Они всегда летали в эти места. Море Уэдделла или Земля Уилкса.
— До Уилкса нам с таким запасом топлива и продовольствия не дойти. На это нужно месяца два.
Я качаю головой.
