слова явный для нас подтекст.
Наконец, взяв меня за руку снизу, она принялась свободной рукой смачивать шелковые салфетки в воде и смывать кровь и грязь с ладони. Для первого раза справлялась она неплохо, боли я почти не чувствовала. Маратик же, как наблюдатель, стоял за решеткой и не вмешивался в процесс и, кажется, старательно пытался не смотреть на соседнюю камеру. Причем именно его старания не смотреть туда были очень заметны, поскольку он неестественно высоко поднял подбородок и склонил голову в бок. Руки при этом сцепил в замок за спиной, с нейтральным выражением лица смотря то ли на нас с Айгуль, то ли в никуда. Кошка, что ли, между ними пробежала? Так, я снова слишком романтизирую их непонятные отношения.
— Ваше платье тоже испорчено, — приговаривает ледвижка после того, как очистила мою руку от запекшейся крови.
Пока она с усилием открывает маленькую коричневую баночку, осматриваю свою ладонь. Теперь там должен красоваться порез в виде креста, но его там нет, видна лишь одна вертикальная линия свежего пореза. Почти заживший рубец от маленького кинжала монстра исчез, словно и не было его никогда. Нахожу взглядом Маратика, но не могу понять, о чем он сейчас думает. В их разговоре с монстром упоминалось подобное, только вместо слова шрам использовалось слово «отметина». Возможно это что-то наподобие колец в нашем мире? Неспроста же один шрам пропал, стоило поранить руку чужой Гардой. У нас также кольца меняют в случае второго брака, после смерти первой пары.
— Эй! — звонко и с воинственными нотками в голосе выкрикивает Настасья, а затем слышу, как громко громыхают ее кандалы о решетку. — Ты!
Ни капли не сомневаюсь, к кому моя подруга обращается, но все же поворачиваюсь, чтобы посмотреть на лицо Маратика. Смотрите, какую маску невозмутимости надел на лицо, а уши-то лиловые!
— Я к тебе обращаюсь! — Настасья поднялась на ноги и протянула руку сквозь решетку, маня серенького к себе. — Иди сюда.
И ведь Маратик взял и подошёл к ней, почти к самой решетке подошёл. От такого поворота я немного оторопела, да ещё Айгуль что-то с лекарством медлит, то ли открыть баночку с мазью не может, то ли что ещё.
— А не слишком ли много ты себе позволяешь, пленница? — нагнал суровости Маратик так, что я аж вздрогнула от звука его голоса.
— Ты кандалы мои сними, и я тебе покажу, что себе позволяю, — с угрожающим весельем заявила Настасья, и моя больная фантазия восприняла эту фразу как флирт магессы.
— Для проигравшей ты слишком много машешь кулаками после драки, — иронично ухмыляется Маратик, но от решетки не отходит.
Пожалуй, судя по его самодовольному тону и тому, что он не отрывает взгляда от Настасьи, впервые могу признать его мужиком. Так никудышно флиртовать могут только мужики, отвечаю. Нет, чтобы комплимент сделать, злит ее.
— Это после честной драки кулаками не машут, но нашу я таковой назвать не могу! Ты зашел со спины и оглушил меня заклятием, пока я дралась с вашим монстром! — срывается на крик Настасья и как-то непостижимым образом умудряется схватить его через решетку за одежду и притянуть к ней.
Зашел? Похоже, Настасья уже в курсе, что Маратик — мужик, теперь понятно, чего он на нее так усердно не смотрел: обиделся. Спаситель, он и обижается-то по-женски.
— На войне нет правил боя, женщинам там делать нечего, — он хоть и не догадывается об этом, определённо нарывается, оскорбляя Настасью подобными заявлениями. — Радуйся, что ещё жива, женщина.
В этот момент Настасья опять резко хватает серенького, но в этот раз чуть ли не прикладывает головой о решетку, а затем шепчет что-то на ухо. Я дернулась к решетке, чтобы услышать, но Айгуль схватила меня за руку и потянула назад. Оборачиваюсь на нее, понимая, что она специально мне помешала. Она уже открыла баночку, и на куске шелка у нее какая-то темно-зеленая жижа из трав. Даже несмотря на то, что человек она неоднозначный, могу понять, почему она на стороне сереньких. Ледвижских женщин учат с детства подстраиваться под мужчину, по-другому у них не принято. Понимаю, что другого момента не будет, потому наклоняюсь к Айгуль.
— Серая с рыжими волосами, опасайся ее, — шепчу так тихо, как могу, — она хочет нашей смерти.
Айгуль замирает, ткань с жижей падает на ее платье, но она этого не замечает.
— Та, что прибыла сегодня с Повелителем и его свитой? — шепчет, широко раскрыв узкие глаза, девушка.
— Она — его невеста, — рассеянно оглядываясь на замершего у соседней камеры Маратика, — и, мягко говоря, не в восторге от наличия двух жен.
— Заканчивай, мы уходим! — резко командует Маратик, отстранившись от камеры Настасьи и повернувшись к выходу из подземелья.
Айгуль поспешно отстранилась от меня и трясущимися руками убрала все грязные тряпки на поднос. Мазь из трав она так и не нанесла, всучила мне бинт и как ужаленная выбралась из камеры, побледнев почти до состояния сереньких. Звякнул ключ в замке, и они ушли так же внезапно, как и появились.
— И что это было? — спросила, перевязывая кое-как руку бинтом.
— Я достала ключ от кандалов, — сообщила, почти ликуя, магесса.
— Как? — вырвалось у меня шокировано.
Скрипнул замок, звякнули кандалы, упав на пол, и девушка просунула сквозь прутья бледные и худощавые руки с синими запястьями, чтобы продемонстрировать свою частичную свободу.
— Он носит его с собой, пришлось подобраться поближе, чтобы достать его.
— То есть теперь мы сможем убежать? — просто просияла я от счастья. — Прямо сейчас?
— Нет, сделаем это вечером, мой магический резерв должен восполниться, сейчас я не смогу даже взломать решетку.
— И как восполнить этот резерв? — заставляю себя закатать раскатанную губу обратно.
— Время и сон, мне надо немного поспать без кандалов, — слышу, как она ложится на свой лежак, перед этим отбросив кандалы подальше от себя.
Замолкаю, чувствуя себя не очень хорошо от того, что я всего лишь балласт в ее плане побега. Скорее всего, она его давно продумала, раз так спокойно, освободив руки, ложится дальше спать. Меня же распирает от непонятно откуда взявшейся энергии, и сделать как она, я банально не смогу. Голова чугунная от мыслей, и мне никак не успокоиться. Может, не надо было пугать Айгуль? Вон как ее трясло от страха, бедняжку. Хотя, кто предупрежден, тот вооружен. С этой рыжей ночной гостьей надо быть настороже.
— Любава, — позвала неожиданно Настасья, — скажи, что мы выберемся отсюда и вернемся домой.
Ее голос слегка дрожит, показывая, насколько она сама хочет верить в эти слова. Протягиваю руку через
