Он совершенно не представлял, что делать с ребенком, девочка казалась ему живым доказательством порочной страсти его жены. Так уж сложилось в жизни мессера Моне: он никогда не убивал собственными руками, но всякий раз, когда он испытывал ненависть к кому-то, этот человек так или иначе погибал… И лишь одна вещь, которую он страстно ненавидел, избегла его мести: чертова книга! Ей суждено было пережить его!
Вскоре Гуччо вернулся, и вместе с ним священник в черно-белом одеянии, доминиканец, охотничий пес Христа… Но близок Пес, пред кем издохнет Волк. Священник что-то поднес к его губам, Моне закашлялся: ему не хватало воздуха… Что это было? Он увидел, что доминиканец готовит причастие, и протянул руку, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого вдруг изо всех сил ухватил монаха за горло. В тот же миг Моне почувствовал страшную боль, какой он еще никогда не испытывал. Он схватил священника другой рукой, притянул к себе, словно хотел утащить его за собой, в подземный мир, или, наоборот, удержаться на земле, ухватившись за живого человека. Священник потерял равновесие и упал на кровать. Так, в объятиях доминиканца, скончался мессер Моне. Лучшего конца он вряд ли мог пожелать. Для тех, кто может прочесть между строк, в этой сцене должно быть нечто символичное: господин Моне всегда был хорошим христианином — он не пропускал мессу, раздавал милостыню. Он покровительствовал Церкви и умер в ее объятиях. Его похоронили в церкви ордена, расписанной самим Джотто. Именно здесь, где со стен смотрят фрески, рассказывающие о жизни святого и неимущего, обрели вечный покой самые богатые банкиры города.
IX
Равенна, 13 сентября 1350 г.
Антония медленно открыла дверь. Ее нога не переступала этот порог уже несколько месяцев: каждый раз, когда она возвращалась, ей казалось, что пыль — это единственный свидетель того, что время имеет какую-то власть и в этих стенах. После ее смерти дом отца и прочее имущество отойдут монастырю. Она увидела оливковое дерево, — казалось, оно немного постарело. О нем никто не заботился, и все же ему удалось выстоять под напором времени. Ствол стал почти вдвое толще, за эти годы и сам вид дерева изменился: оно стало солиднее, ветви распрямились, словно для него настала пора зрелости, теперь оно уже не выглядело, словно актер, извивающийся на сцене, повествуя о чужой боли. Хотя каждая олива говорит об этом, протягивая к нам свои ветви: «Милая, если старость твоя проходит спокойно, если она не отягощена множеством недугов, считай, тебе повезло…»
Пережить великую чуму, оставаясь в собственном доме, — это было поистине чудом. Антония ухаживала за больными и умирающими, которых покинули все, даже собственные родные. Все боялись заразиться. Одни умирали спокойно, у нее на руках, другие боялись смерти: в их взглядах читался ужас; третьи сопротивлялись до последнего вздоха… А вот она, которая не отходила от больных ни на шаг, кто знает, каким чудом, выжила… Она постоянно молилась — только это она и делала, — молилась за тех, у кого не хватало времени, за тех, кто не умеет молиться…
Она наклонилась, чтобы поднять пакет, — кто-то просунул его в дверную щель, пока дом был заперт. Письмо было от Джованни, отправлено из Абруцци. За два года он ни разу ей не написал, поэтому ее сердце радостно забилось. Антония принялась разворачивать свиток, как вдруг замешкалась, страх закрался ей в душу. В тех краях чума не пощадила многих, говорят, от нее погиб каждый второй. Выдержит ли она еще одно печальное известие? Дурные новости то и дело приходили из Флоренции — там чума унесла жизнь ее любимого брата Якопо, черная смерть грубо оборвала его дни, полные надежд и волнений. Он жил с одной женщиной, у них родилось двое сыновей, потом вдруг решил жениться на другой, она родила ему дочь, но, получив приданое, он так и не женился на ней. Теперь, когда с него спросу уже не было, ей постоянно приходили письма от адвоката матери и братьев невесты Якопо, которые возбудили дело против его наследников. Но Пьетро должен был все уладить. «Бедный Якопо, мой возлюбленный брат! Он всегда был таким: надо бы сказать об этом судьям, он так и продолжал искать своего ангела, свою Джемму-Беатриче, ему всегда чего-то не хватало…»
К счастью, жизнь Пьетро сложилась благополучно. Он обосновался в Вероне и стал городским судьей и помощником подесты, женился на Якопе, у них родилось шестеро детей — пять дочерей и сын, Данте-второй. Раньше они часто навещали Антонию, но в последнее время, из-за эпидемии чумы, предпочитали не выезжать из города. Все свободное время Пьетро посвящал комментарию к Комедии. Он писал его, затем переписывал. Он говорил, что очень важно сделать это как можно скорее. Если раньше множество хулителей так и норовили бросить камень в творение Данте, то с приходом чумы все дружно полюбили Комедию; недаром говорят, что от ненависти до любви один шаг. Все, кто прежде старался очернить поэта, теперь кричали со всех сторон, что он великий пророк. Теперь говорили, что чума — это то самое наказание, которое предсказал поэт: это кара за жадность, которая слишком долго разъедала сердца, наказание проклятой Волчице. Пьетро тщетно пытался доказать, что Комедия — это всего лишь произведение литературы, не больше чем аллегория, но он был единственным крестоносцем в этом походе.
Антония вошла в кабинет отца: повсюду лежала пыль. Она принялась протирать мебель и вещи. Вскоре должен был прибыть с официальным визитом из Флоренции некий писатель: главы Орсанмикеле решили отметить годовщину смерти поэта и преподнести ей и монастырю десять золотых флоринов. Теперь, когда бедствия так и посыпались на Италию, флорентийцы тоже решили сыграть в благородство и присоединились к тем, кто хотел захоронить у себя тело поэта. Но им придется поумерить свой праведный гнев: когда Данте был жив, они отказали ему в праве вернуться в родной город.
Антония вытирала пыль: нужно было навести порядок перед приходом гостя. Этот писатель являлся большим поклонником отцовских трудов, он мечтал увидеть дом, где жил Данте, и даже хотел написать биографию поэта. Он уже опросил в Равенне всех, кто был хоть как-то знаком с великим человеком. Пьетро Джардини подробнейшим образом рассказал ему о видении Якопо и о чудесном обретении последних песен. Неясно было, поверил тот или нет, но история ему очень понравилась.
Антония принялась протирать книги, а затем и сундук с изображением орла. Она думала о Джованни и его сыне. С тех пор как они виделись в последний раз, прошло почти десять лет. Они приезжали в Равенну в 1341 году, Дантино тогда уже исполнилось двадцать девять, он был хорош собой, несколько лет тому назад он женился на дочери Бруно, Софии. Они прибыли, чтобы проводить в последний путь Джемму. В последние годы своей жизни она смогла расквитаться с Флоренцией за все былые унижения. Ее чествовали каждую годовщину смерти Данте. Джованни с сыном зашли в монастырь утешить Антонию, поддержать, разделить ее горе: племянник по-прежнему ее обожал. А вот Джентукку она не видела гораздо дольше, последний раз они встречались в 1329 году. Тогда они приезжали все вместе: Джованни, Джентукка и дети. Это было, когда книги старшего Данте пылали на всех кострах Болоньи: кардинал Бертран де Пуже, папский легат и любимый племянник, приказал сжечь все сочинения Данте, а заодно и его останки, потому что поэт слыл еретиком и даже колдуном. К счастью, этому воспротивился Остазио да Полента, правитель Равенны, он лично прибыл в Болонью, но даже не подумал везти туда прах Данте, желая тем самым показать, что не допустит осквернения памяти своего ученого друга.
