Заставляю себя открыть глаза, беру фото и делаю вид, что внимательно его изучаю. А у самой мозг работает как атомный реактор. У Арсена настоящий бриллиант, подделка у меня, я не должна допустить, чтобы подлинник достался Тагиру. И я не допущу, чтобы он увез нас от Арсена. Но как его убедить, что сказать?
Я знаю такой тип людей, они не умеют любить. Больше всего на свете они любят деньги. Сейчас Тагир готов отказаться от всего, но это лишь порыв, потом он пожалеет о своем решении. Поэтому говорю полушепотом, так получается быстрее.
— Экспертизу… можно… купить. Не верь… Он… может… тебя… обмануть.
— Правда, — лицо Тагира становится растерянным, как у ребенка, — я не подумал об этом, Агата, а ведь ты права. Были бы мы за границей, там такое не прокатило бы. Что же мне делать?
Мне хочется смеяться во весь голос. Человек, готовый обманывать и лгать, сокрушается, что не может никому довериться! Но вслух говорю уже через силу, связки не привыкли к нагрузке:
— Принеси… его мне… Я… помогу. Но ты… ты потом… нас отпус-тишь.
Глава 35
Тагир уехал на сделку с Арсеном, и у меня от волнения начинают трястись руки. Пытаюсь унять дрожь, заставляю себя успокоиться, а не могу. Как только он вышел из дома, я отправила свою помощницу-надзирательницу Эйне принести чай, а сама быстро вспорола шов на кукле, достала копию камня и спрятала под пеленкой малыша.
Арсенчик спит, я держу его крошечную ручку в своей и уговариваю сердце не стучать так сильно. Сердце не слушается, потому что Тагир мне так и не дал ответ.
Все зависит от того, какое решение он примет. Сына Арсену Мансуров отдаст, а вот как он поступит со мной, неизвестно. Очень хочется верить, что Тагир не маньяк и что влечение, которое он испытывает ко мне, намного слабее его любви к деньгам.
Но может случится всякое, и, если он захочет бежать со мной, Арсен непременно бросится в погоню. И ничем хорошим это противостояние не закончится.
К тому времени, как возвращается Тагир, мои нервы уже как натянутые струны — только зацепи, и начнут лопаться. Он сразу поднимается ко мне, и когда входит — мрачный и задумчивый — я вопросительно замираю.
— Экспертиза признала камень настоящим, Ямпольский отдал его мне под гарантию моих друзей. Они уже ждут, — говорит Тагир, подходя к кровати, и я едва не срываюсь на крик, потому что мне кажется, он сейчас заберет моего мальчика, а меня снова куда-то повезут. Но Тагир опускает руку в карман куртки и достает знакомый футляр-шкатулку. — Но я не верю Ямпольскому и хочу убедиться.
Открывает шкатулку и протягивает мне. Я дышу глубоко и медленно, чтобы не потерять сознание, а сама впиваюсь в лицо Мансурова вопросительным взглядом. Мы встречаемся глазами, и мне кажется, он все еще колеблется. Не двигаюсь, ничего не говорю. Просто молчу и смотрю.
И только когда он чуть заметно кивает, беру камень в руки. Ладони обволакивает тепло, подношу камень к глазам — он удивительно чистый, ни одного изъяна. Совершенное зло. Его адский блеск все еще кажется мне зловещим.
Тагир внимательно наблюдает за мной, и я немного тяну время, но не переигрываю. Поднимаю на бывшего мужа глаза и медленно говорю.
— Да. Он… насто-ящий…
И дальше отыгрываю уже однажды опробованный на врачихе и Тагире спектакль. Закатываю глаза, хриплю и задыхаюсь, выгибаясь дугой. Малыш просыпается, начинает плакать.
Тагир бросается к двери и зовет Эйне. Я за его спиной быстро достаю камень из-под пеленки сына, а подлинный бриллиант сую на его место. Роняю камень на пол, а сама судорожно стягиваю пальцами края простыни.
— Пить… — хриплю, Тагир оборачивается. Приоткрываю глаза и вижу, как он поднимает камень и быстро прячет его в шкатулку. Можно теперь приходить в себя.
— Агата, — склоняется он надо мной, и когда я медленно разлепляю веки, вижу в его глазах горечь. — Агата, мне надо уходить. Я не могу взять тебя с собой в таком состоянии, тебе надо в больницу. Прости.
Снова смыкаю веки, чтобы не выдать своего ликования. Наверное, я и правда ужасно выгляжу, раз Мансуров решил не тащить с собой полутруп. Теперь я даже рада, что изводила себя в ожидании.
Он целует мне руки, а потом наклоняется и целует в губы. С трудом сдерживаюсь, чтобы сразу их не вытереть, а Тагир вдруг дотрагивается до пальчиков маленького Арсена.
— Наверное, я бы смог тебя полюбить, — шепчет он и стремительно выходит из комнаты.
Эйне суетится возле меня, входят охранники и объявляют, что нас уже ждет вертолет. Прошу их дать мне минуту, чтобы переодеть малыша и набросить халат. Лихорадочно соображаю, куда девать бриллиант. В куклу — нечем зашить шов, да и некогда. А вдруг меня захотят обыскать?
Меняю малышу памперс, достаю камень из-под пеленки и прячу под резинку подгузника. Здесь его точно никто не станет искать, а если бриллиант обписает сын Арсена Ямпольского, это пойдет ему только на пользу.
Сумку действительно осматривают, охранник недоуменно крутит в руках куклу с болтающейся головой и возвращает обратно. Нас с сыном садят в вертолет, и когда мы приземляемся на знакомой крыше роддома, у меня на глазах выступают слезы. Все это правда закончилось?
Меня высаживают с ребенком из вертолета, и он спешно улетает. Стою, согнувшись, с малышом на руках, а по крыше уже бегут с каталкой медработники, среди которых узнаю знакомую высокую фигуру профессора. И тогда уже плачу навзрыд.
***
Я не выпускала сына из рук, пока нас везли по коридорам больницы и потом не отдала, попросила, чтобы его при мне осмотрели. Достала камень из подгузника — он его и обписать не успел — и спрятала в карман халата.
Меня тоже осмотрели, профессор смотрел лично, остался доволен и похвалил за стойкость. Арсенчик спит в перевозной люльке, похожей на корыто, а я прошу у санитарки иголку с нитками. Быстро пришиваю кукле голову, прячу в сумку. И только собираюсь прилечь на подушку, как снаружи раздаются тяжелые шаги.
Поднимаюсь на локте — Арсен, я чувствую, что это он. Я не ждала его так скоро, понимала, что покровители Тагира дадут Мансурову возможность уйти. И Арсен, судя по шуму в коридоре — возле нашей палаты выставили охрану, — сам вычислил больницу, куда нас привезли.
Он врывается в палату, я смотрю на осунувшееся, похудевшее лицо, и у меня щемит сердце. Мон Шерр, любимый, прости, что я заставила тебя это пережить… Прижимаю ладони к щекам и хочу сказать: «Прости», — но не могу.
Ничего сказать не могу, потому что он держит меня в стальных объятиях и так сдавливает, что слышно, как у меня трещат ребра. И вдохнуть не могу, а он все сильнее сжимает руки и хрипло шепчет:
— Агата, девочка моя, прости.
Цепляюсь за рубашку, глажу сквозь ткань тугие мышцы спины и реву, захлебываюсь от плача. Не верится, что все позади, и Арсен здесь, со мной. Он резко отрывает меня от груди и обхватывает лицо ладонями. Я целую ему пальцы, а он снова поворачивает лицом к себе.
