хаоса, он потерял самого себя. А затем, через бесконечные века, он впал в безумие окончательно. И тогда его уже перестали интересовать какие-либо вопросы, перестало волновать собственное положение узника. Он утопал в бесконечном пиршестве наслаждений и страданий.
И всё же… какая-то частичка его сознания сохранила осколки былого разума. Свободолюбивого, осознанного и пытливого. Эта частичка блуждала в бескрайних пустошах, забытая всеми, в том числе и самой собой.
Пока однажды умирающее, агонизирующее тело не привлекло эту частичку. Этот умирающий демон чем-то напомнил ему самого себя, в те далёкие и забытые времена, когда он был таким же наивным искателем истины. Когда он просто желал следовать своим путём, каков бы он ни был.
Так родился Никто – понятия не имеющий, кто он, что он и откуда. И жаждущий это узнать.
Но вместо того, чтобы следовать вперёд, в поисках своих ответов, Никто отправился назад, по цепочке памяти Айзека, к самому началу его появления на свет. Таким образом он хотел заново познакомиться с миром, в котором осознал себя. Рассмотреть этот мир осознанным взглядом.
В ходе своего пути Никто, почему-то, зацепило воспоминание Айзека о том, как тот пытался «скормить» Котлу невинную жертву, но просто не знал, где вообще найти невинность в Аду. Впрочем, тогда Никто это просто позабавило, и чем-то важным для себя он это не посчитал.
Однако всё изменилось, когда позже он столкнулся наконец с самим собой. С тем «собой», кто изредка выныривал из своего безумия лишь для того, чтобы, поморщась от скуки, сразу же погрузиться обратно в тёмные воды хаоса.
Когда Дьявол понял, кем является Никто, зашедший к нему в гости, он не поспешил воссоединиться со своей, потерянной, частью разума. Впрочем, Никто тоже не горел желанием объединяться с чистым безумием, в которое превратился некогда пытливый и острый ум.
Две части, бывшие когда-то одним целым, встретившись наконец, совершенно не желали становиться «единым».
Никто вспомнил о задумке Айзека с Адским Котлом практически моментально, сразу же сформировав вполне чёткий план действий. Конечно же и от Дьявола невозможно было скрыть этот план, но он лишь посмеялся над ним.
«Что же ты, «дитя», решил избавиться от меня таким вот образом? Решил избавиться от разума, породившего тебя?».
Он даже с радостью помог Никто, исполняя свою часть договора. В конце концов, он уже был безумен настолько, что мог бы отрубить голову самому себе, если бы такая возможность существовала. Он мог бы сжигать и мучать даже самого себя, вновь и вновь, просто потому, что это весело.
Но это было невозможно в его положении, поэтому он сжигал и мучал души и тела тех, кто населял его владения. Всех, кто появлялся в Аду, тем или иным образом.
– Кто я? – этим вопросом Никто попытался понять, существует ли ещё возможность вырвать эту зачерствевшую часть из оков безумия. Наивно попытался наладить контакт с самим собой. С «настоящим» собой, а не той карикатурой, в которую превратился Дьявол.
Но ответ разочаровал его, поэтому Никто окончательно оставил эту затею, решив сосредоточиться на плане с Котлом.
* * *
«Истинный» тяжело ступал по незнакомому, каменному полу. Хоть рана на его боку и кровоточила достаточно сильно, всё же он крепко сжимал рукоять своего длинного ножа. Здесь всё было в диковинку для него, так же, как и для его братьев и сестёр. Странные приспособления и механизмы, новые запахи и звуки. Родным казался лишь запах крови, веером разлетающейся по стенам незнакомых комнат.
Они продвигались из зала в зал, из комнаты в комнату, круша всё на своём пути. По-настоящему сильное сопротивление оказывали только Стражи со своими псами. Но в тесных коридорах у них уже не было преимущества. Здесь их крылья и молоты наоборот мешали, то и дело цепляясь за окружающие предметы. В то время, как острые ножи «истинных» кололи быстро и точно, а особая смесь из трав, растёртая по их телам, отпугивала и дезориентировала адских псов.
В очередной потасовке «истинный» получил удар в бедро, разрушивший его кости. Заваливаясь на пол, он улыбался. Лёжа на боку и теряя последние остатки своей крови, он меланхолично наблюдал за мельтешащими конечностями своих собратьев и своих врагов. Звуки борьбы отдалялись и угасали, унося за собой суету этого мира, и глаза «истинного» так и остались открытыми, навсегда потеряв свой жизненный блеск.
Перед своей смертью он даже не задумывался, были ли это его собственные мысли, бесстрашно толкающие его вперёд, наплевав на собственную жизнь, или же он просто увидел однажды отражение этих мыслей в дивных, сияющих глазах «Той, что вела домой».
* * *
Суккуб стояла напротив «истинных», вглядываясь в их лица. Они молча слушали, словно утопая в океане её глаз. Вначале они видели лишь отражения своих лиц на зеркальной поверхности этого океана, а затем проваливались всё глубже и глубже. Будто это их собственные сердца призывали «истинных» из тёмных глубин.
– Настало время возвращаться домой, – закончила свою речь суккуб. – И обрести самих себя в этом пути.
Продолжая хранить молчание, «истинные», словно единый организм, выхватили свои ножи, и торжественно подняли их к небу.
* * *
Жизнь на улицах города шла своим чередом. Не было никакого хаоса, никакой паники. Да и откуда было взяться всему этому, если вторжение незваных гостей началось совершенно незаметно для большинства горожан, занимающихся своими делами.
Демоны, особенно те из них, кто занимал высокое положение, любили защищать свои жилища от посторонних, любопытных глаз. И теперь это сыграло с ними злую шутку. Наружу не пробивалось ни единого звука, ни единого крика. Впрочем… вряд ли кто-то поспешил бы на помощь, даже и услышав что-то.
* * *
«В своих снах Айзек однажды спросил Иисуса, смог бы тот пожертвовать своей бессмертной душой… а не телом, ради людей», – произнёс Никто в тишине своего разума.
Немезида молчала, забившись в самый дальний уголок и предпочтя делать вид, будто всё это лишь её кошмарный сон.
Однако, Немезиды не нуждались во сне, и не видели сновидений.
Всё это было реальностью.
«Как думаешь, что ответил бы Иисус?».
Со стороны казалось, что Никто потерял сознание или спит. Он сидел на холодном, мокром полу, облокотившись о стену, и тяжело дышал. Его лицо отекло, и по щёлочкам из под опухших век было совершенно не ясно, открыты его глаза, или закрыты.
«Жаль, что у нас нет сейчас возможности спросить его об этом, правда?».
По стене покатилась капелька воды. На ней поблёскивали преломляющиеся лучики света, отражённые от сияющей
