Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
— Юрик, мальчик мой, — приглушенно воскликнул Семен Семенович, троекратно облобызав Гордеева, — до чего ж я рад видеть тебя в живых! А то тут эти шалопаи, Саня и Слава, наговорили мне разные страсти, будто бы тебя какие-то садисты накачали наркотиками и уложили в гроб. Только я ж так и рассчитывал, что таких юристов, как мы, за понюх табаку не умогилить. Все ерунда, выпьешь рюмку этого лекарства — в пляс пойдешь, чтоб я так жил!
Маша выросла за плечом Гордеева, словно Немезида. Моисеев отступил и выпучил совиные глаза в комически преувеличенном испуге.
— Извините, — Маша бдительно несла свою вахту, — Юрию Петровичу спиртное вредно. Я вам как медработник говорю.
— Мадам, — не растерявшийся Моисеев, согнувшись в поклоне, поцеловал Маше руку так ловко, что она не успела ее отнять, — разрешите поблагодарить вас за все, что вы сделали для нашего драгоценного Юры Гордеева. Вы — ангел, а я очень стар и умею распознавать ангелов, когда они ступают по нашей грешной земле. Вы изрекаете истины с позиции высшей справедливости, и вы таки правы. Но позвольте вам напомнить, мадам, что жить тоже вредно: от этого умирают…
Тотчас за Моисеевым явился Турецкий, вооруженный коньяком «Наполеон». За ним нарисовался Слава Грязнов, неся растянутый пакет, в котором что-то стеклянно позвякивало… Умудренная опытом Маша, сообразив, что в такой ситуации с мужчинами спорить бесполезно, сыграла отступление и удалилась на всякий случай готовить шприц.
— Так, значит, за границу, Саня? — для затравки беседы спросил Гордеев, хотя сам отлично все знал.
— Так точно, Слава, за границу, — доложил Турецкий и шлепнул по руке Грязнова, который, оказавшись за столом, немедленно потянулся к колбасе. — Генпрокурор дал указание расставить все точки над «и», уже и с Интерполом связался. Поеду в Прагу для проведения в Чехии следственных действий, конечно, совместно с прокуратурой и полицией. Ничего, накроем мы перевалочный пункт анаболиков! Плюс к тому и Титов с Красиным не отстают.
— А что от тебя надо руководителям российского спорта?
— Представляешь, убедительно просят поехать с ними в штаб-квартиру МОК. Там должно состояться важное совещание по поводу применения допинга российскими олимпийцами. Только у нас имеются доказательственные материалы. Эти факты в состоянии обелить русских. И очернить нечестных сотрудников из МОКа и Всемирного антидопингового агентства…
Новый звонок в дверь, новая партия гостей. Открывать дверь пошли Турецкий с Моисеевым. За то время, пока не иссякли приветственные возгласы из коридора, Слава Грязнов при молчаливом согласии Гордеева успел соорудить себе внушительный сэндвич из белого хлеба, соленых огурчиков и двух сортов колбасы. Моисеев и Турецкий вернулись в сопровождении Дениса и примкнувшего к нему майора Зайчика. Последний шмякнул на пустое блюдо, предназначавшееся под торт, нечто большое, круглое, просвечивающее из-под двух слоев оберточной бумаги серым мясом:
— От нашего стола — вашему столу!
— Батюшки! — чуть не подавился Слава: майор Зайчик неизменно заставлял трепетать его нервы. — С какого же это стола: на котором в морге покойников разделывают?
— Ну вы даете! — искренне изумился Зайчик. — Обычная баранина с чесноком. Ну, если честно, то не совсем обычная. Меня ее один грузин готовить научил: попробуешь — пальчики оближешь! А кстати насчет морга, спасибо, что напомнил, есть один анекдот…
Тут явилась Маша, оповещая, что торт готов, и поиски дополнительного блюда избавили присутствующих от анекдота, который наверняка подорвал бы их аппетит.
Когда все оказались на своих местах — торт на фарфоровом подносе, Маша, вопреки ее застенчивым отнекиваниям, на свободном стуле рядом с майором Зайчиком, Гордеев во главе стола, все прочие при столе, кому где нравилось — первым поднял тост Моисеев, который имел не слишком-то отчетливое представление о том, что сегодня празднуется, но был тем более величествен, напорист и красноречив.
— Дорогой Юра! Сегодня мы поднимаем бокалы, празднуя твое возвращение из тех сумрачных широт, куда всем охота попасть как можно позже. А чтобы вернуться оттуда целым и невредимым — для этого, знаешь ли, надо родиться в рубашке. Мы и так догадывались, что госпожа Удача тебя любит, но теперь уж точно ликвидированы все сомнения. Знаешь, как в народе говорится: если тебя хоронят раньше времени, значит, сто лет проживешь. За тебя, Юра! Чтоб ты жил те самые сто лет!
Звон сдвинувшихся рюмок смешался с разноголосицей всевозможных благих пожеланий.
Еще несколько тостов на протяжении ближайших часов довели собравшихся до нужной кондиции: когда внутренние зажимы сняты, но до отказа тормозов еще очень и очень далеко. В таком состоянии, ради которого, позвольте выдать маленький секрет, устраиваются все настоящие застолья на свете, легко завязать беседу с человеком, которого раньше стеснялся, высказать то, что давно хотел и не решался открыть. Общество распалось на несколько групп — довольно-таки неожиданных для гипотетического зрителя, который имел бы возможность наблюдать одних и тех же людей и абсолютно трезвыми, и в подпитии. Майор Зайчик обрел благодарную слушательницу в Маше, которая искренне смеялась его анекдотам: черный юмор ничуть не шокировал опытную медсестру! Семен Семенович вдохновенно описывал обстоятельства своего фронтового ранения Славе Грязнову, который, вставляя по ходу дела «Да ну?», «Нет, надо же, в самом деле!», «Всегда знал, что вы у нас герой», не забывал при этом воздавать должное и торту, и бутербродам. Что касается Гордеева и Турецкого, их пробило на философский лад.
— Знаешь, Юра, — в порыве алкогольной откровенности признался Турецкий, — к концу этого дела я превратился из поклонника спорта в его ненавистника. Не по душе мне как-то, когда лопаются мышцы, летят к черту суставы, сердце рвется от зависти к тому, кто тебя на полкорпуса опередил. Когда, понимаешь ли, молодые красавцы и красавицы, которым жить бы и жить полной жизнью, есть, пить, мыслить, любить, становятся уродами, которым ничего этого больше не хочется, да они и не могут. И ради чего? Лишнего миллиграмма поднятого веса, лишнего миллиметра преодоленной дистанции. Стоит ли это загубленных судеб?
— Дело в том, Саша, — рассудительно проговорил Гордеев, — что важны не эти миллиграммы и миллиметры сами по себе. В человеческой природе заложена, видимо, тяга к совершенству — в том числе совершенству физическому. Шумный ажиотаж вокруг спорта связан с тем, что в глазах массового зрителя спортсмены воплощают телесный идеал, от которого сам этот массовый зритель, погрязший в мягком кресле, пиве и телепрограммах, безмерно далек.
— Я уловил твою мысль, Юра. По-моему, это еще страшнее, чем то, что я сказал. Ведь смотри, по-твоему, массовый зритель, ради выкачивания денег из которого устраиваются олимпийские игры, получается эдаким римским патрицием, который смотрит, как гибнут на арене гладиаторы. В древнеримские времена гладиаторы гибли прямо на глазах публики, сейчас — за кулисами, но результат-то один. И мы еще называем себя цивилизованным обществом? Тогда, выходит, Древняя Греция была цивилизованней нас: там спортсменов не выращивали, как бычков, там любой человек из толпы мог выйти и помериться силой с чемпионом. И средневековая Европа была цивилизованней нас: там за рыцарскими турнирами наблюдали те, кто сам готов был в следующий момент вспрыгнуть на коня и взяться за копье. А мы по сравнению с ними кто? Людоеды…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
