В голове что-то взрывалось. Перед глазами ползли цветные круги.
– Ну что ты.
Илья ей подмигнул, и на его месте вдруг оказался Федя. Длинноногий, вихрастый, простой.
– Федя? – только и шепнула Вовка.
Но она же вроде бы поняла, что Джинном был Илья!
Федя пожал плечами, переступил с ноги на ногу, и вместо него появилась Лёля. Очень серьезная, почти суровая, а челка ровная, как будто она ее минуту назад уложила.
– Лёль, – выдохнула Вовка.
От коловращения перед глазами она едва успевала понимать, что происходит.
Лёля шагнула к подруге, но тут на ее месте оказался Митя. Коротконогий, несимпатичный, дерганый. Он часто моргал и злобно смотрел на Вовку.
– Это ты сволочь, – вдруг четко сказал он.
Даже голос его звучал по-другому, совсем не по-Митиному. Это был не каприз, не обида – настоящее обвинение.
– Ты заняла мое место. – Он подошел ближе и схватил Вовку за горло. – Сестричка.
В голове так полыхало, что Вовка не сразу поняла: она задыхается.
А потом все вдруг оборвалось, как будто ножницами перерезали.
На горле еще ощущалось ледяное, мерзкое прикосновение Митиных костлявых пальцев, но сам он исчез. Вместо него перед Вовкой теперь стоял Слава: светло-желтая рубашечка со стоячим воротником, темненькие шорты, заляпанные землей, и буроватая нашлепка на глазу.
– Ненавижу тебя, – шепнул он и улыбнулся.
Только потом, когда Слава исчез, Вовка поняла, что рта он не открывал. Ни он, ни Илья, ни Федя, ни Лёля, ни Митя – голоса у нее звучали в голове.
Вовка скорчилась на полу, в ногах у безучастных родителей, и сжала виски. Боль отступила, но перед глазами еще полыхало.
– Осталось совсем немного, – шепнул голос. – Полночь уже скоро. Придет пустая луна и отдаст мне твое тело.
Вовка завозилась, мотнула головой, приподнялась. Мысли ворочались туго, как поеденные ржавчиной шестеренки.
– Слава, – бормотнула она себе под нос. – Ты и есть Джинн…
Голос отозвался сразу, и звучал он почти весело:
– Догадалась.
Он был бесплотным, прямо-таки бестелесным, без цветов и оттенков. Невозможно было понять, какому человеку он принадлежит – худому или полному, юному или пожилому. Голос как будто не существовал; впрочем, как и его хозяин.
Вовка села, стараясь не смотреть на тела родителей.
– Что ты такое? – спросила она пустоту. – Где ты?
– С недавних пор у тебя в голове, – охотно отозвался брат.
– С недавних?
– Заметила головные боли?
Вовка поморщилась.
– Еще бы.
– Это все моих рук дело. Вернее, не рук, конечно… Ну да как хочешь, так и называй. Рук, ног, души… Разве важно? Помнишь часы? Ты никак не могла припомнить, когда ты их заводила. А это я тебя спутал. Примеривался, пробовал. Потом Яшка твой блохастый… Ты на него в упор смотрела и не видела. Вот уж я постарался. Но это все были пробы. Сломал я твою скорлупку позже. Помнишь, как у тебя болела голова в поезде? Ты же боялась Джинна. Ой как боялась. И за родителей, и за друзей, и за котика своего блохастого. В голове у тебя царил такой восхитительный, такой аппетитный бардак, что потеснить твое растревоженное сознание в конце концов не составило труда. Ты ведь если что – сразу в слезы… Тогда, в поезде, ты сама мне свою головушку раскрыла. Ты слабая, Вовик, такая слабая, что удалось тебя сломать всего за неделю. Даже быстрее.
– Сломать?
Вовку зазнобило, и она обхватила себя руками.
– И вот теперь я в твоей голове, – продолжал брат. – Для духа – уже роскошно. Жаль, не могу читать твои мысли… Но зато воспоминания как на ладони. И вижу все, что ты видишь. А раньше у меня было вместилище поскромнее. Хотя возможности оттуда открывались довольно приятные. Видишь ли, я жил у тебя в телефоне. В дневнике. В Интернете. Можно сказать, в виртуальной реальности.
– Но как?
– Как? – хмыкнул брат. – Я тебе покажу. Смотри.
Из телевизионного динамика донесся шорох, и Вовка обернулась к экрану. Продолжалась та самая запись с дня рождения Славы.
Вот папа распаковывает плюшевого медвежонка, но Слава на него даже не смотрит. Вот – поезд в яркой упаковке, но брат даже глянуть не хочет. Вот папа вынимает из упаковки игрушечный мобильник с длиннющей антенной. Слава как будто оживляется, нерешительно берет его в руки, щупает, а потом вдруг разжимает пальцы и начинает плакать. Тянется куда-то в сторону, за кадр.
– Настоящий хочет, – звучит мамин голос.
Папа хмурится.
– Ну вот, – разочарованно говорит он.
Встает, уходит, а потом возвращается с другим телефоном – уже настоящим, крохотным мобильником с коротенькой, торчащей сверху антеннкой. Ни в какое сравнение с пластиковой подделкой этот телефон не идет, и Слава тут же протягивает обе руки, хватает вожделенную игрушку и прижимает ее к животу.
– Надо ему такой же купить, – смеется мама.
Папа качает головой, и запись обрывается.
– Они и купили. Через неделю. Я не выпускал его из рук. Не помню уже, почему мне эти штуковины так нравились… Понимаешь, детский мозг – такая дурная штука… Тем более нездоровый детский мозг.
– Ты болел, – прошептала Вовка.
– Ну да, – отозвался брат. – Было такое. Но это – телесное. Теперь я от этого свободен. Освободился, как только умер. Помнишь, как это случилось?
Вовка вспыхнула.
– Откуда?
– Ну конечно. Ты же была совсем маленькой… Глазела на меня из своей кроватки. Я тебя уже тогда ненавидел. Ничего не понимал, конечно, но помню точно: ненавидел. Мы ведь спали в одной комнате. В той же, где ты спишь теперь. В зале. Или в гостиной. Детскую из нее так и не сделали. Наверное, сглазить боялись. А вдруг и ты не сдюжишь? Зачем тогда детская? – Слава рассмеялся, и Вовка зажмурилась. Его смех бил ей прямо в затылок. – Отец отказался от последней госпитализации. Они жутко поспорили с матерью. Даже по телефону с бабкой ругались. Я все слышал. Отец считал, что уже ничего не поделаешь. Говорил, что лучше мы все побудем семьей. Дома, – в голосе зазвучала издевка. – Все вместе.
Он помолчал, и Вовка какое-то время просто сидела, прижав колени к груди и крепко зажмурившись. Когда он не говорил, было легче. Но потом он продолжил:
– Было не больно. Стало вдруг хорошо. Помню, как меня лихорадило, как раскалывалась голова… А потом вдруг раз – и тишина. И знаешь, что случилось?
Вовка не отвечала.
– Мой дух каким-то образом зацепился за этот дурацкий мобильник. Не знаю уж, как… Все эти сети, излучения… За все эти годы я так и не нашел ответа. А я много прочитал в этом вашем всемогущем Интернете, ты уже поверь. Думаешь, откуда у твоего Джинна такая правильная, взрослая речь? Бедный Славик-то даже в школу не ходил. А я времени не терял. Я учился. Я много узнал. Жить в виртуальном мире, на самом деле, не так уж и плохо. Знаешь, сколько всего можно натворить из цифры? О, ты прекрасно знаешь. Снять у тебя деньги с карточки. Убрать лишние билеты из базы. Даже выключить свет. Веришь?
