Нильс понял, как много работы и ресурсов задействовал комиссар в этом деле. И как он был разозлен, когда полиция выяснила истинное положение Хоффмана на Чумном острове.
Волнение на море усилилось. Нильс схватился за поручни. С другого катера донеслись крики и смех, когда сидящих на скамьях полицейских окатило водой.
— Хорошо, что не штормит сильнее, — сказал Нильс, — а то в этом корыте недолго и перевернуться… Интересно, такое уже случалось?
— У вас что, морская болезнь, Гуннарссон? — с улыбкой поинтересовался Нурдфельд.
— Нет, я с детства привык к морю.
— Тогда, может быть, съедим по бутерброду?
— А где мы их возьмем? — удивился Нильс.
Комиссар подмигнул, нагнулся, пошарил рукой под скамьей и вытащил аптечку. Поставив ее рядом с собой на скамью, ослабил ремешки и откинул крышку.
— Садитесь рядом, Гуннарссон, — предложил он, похлопав по скамейке.
Нильс перешагнул через тело Хоффмана и сел рядом с Нурдфельдом.
— Берите.
Старший констебль взял завернутый в пергамент бутерброд. Тот оказался с вареным яйцом. В животе засосало — весь день Нильс ничего не ел.
— Спасибо, комиссар, — пробормотал он. — Отличные бутерброды… Жена делала?
— Свояченица, — ответил Нурдфельд, и Нильс вспомнил, что хозяйством у комиссара занимается свояченица. — Неплохо бы к этому и чашку кофе, а?
Дальнейшее заняло не более нескольких секунд. Когда комиссар начал откручивать крышку термоса, катер завалился на другой бок, и термос выпал из его рук. Это Хоффман бросился к борту катера — так подскакивает только что пойманная рыба. Скованный по рукам и ногам, благодаря наклону катера и силе плечевых мускулов, он перевалился на скамью, где только что сидел Гуннарссон, затем за борт и, наконец, с плеском исчез в воде.
Нильсу и комиссару пришлось самим напрячь все силы, чтобы удержаться в лодке во время этого неожиданного происшествия. Когда катер выправился, они с секунду сидели как оглушенные, уставившись на палубу и не в состоянии понять, что произошло. Термос катался туда-сюда по дну, намокшие бутерброды плавали в пролитом кофе.
Тут Нурдфельд крикнул во всю силу легких:
— Повернуть обратно, черт побери!
Но катер уже успел уйти сильно вперед, прежде чем удалось докричаться через шум мотора до полицейского у штурвала. Тот стоял к ним спиной и воспринял весь этот шум как реакцию на слишком сильную волну. Теперь он медленно повернул обратно и поплыл широкими кругами.
— Где это было? — крикнул он.
Заслонившись от солнца ладонями, Нильс и Нурдфельд посмотрели на катящиеся волны, а затем вопросительно друг на друга.
— Понятия не имею, где он вывалился, — произнес Гуннарссон. — Но в наручниках и кандалах он, понятное дело, камнем пошел на дно.
Из рубки с тревогой на лицах выглядывала пара констеблей.
— Что случилось, комиссар?
Катер все еще ходил кругами. Другое полицейское судно продолжило свой путь и было сейчас близко от входа в южные шхеры.
— Хоффман бросился за борт, — глухо произнес Нурдфельд.
— Господи! Как же это случилось?
Комиссар не ответил.
— Обследуем дно? — спросил кто-то.
— Это невозможно, — ответил портовый полицейский, — здесь слишком глубоко.
— Что же тогда делать?
Нурдфельд обвел взглядом поверхность воды. Солнце прорывалось сквозь облака и меняло цвет морской воды с тускло-черного на сверкающе-синий. Отраженный водой свет резал глаза.
— Ничего, — бесцветным тоном ответил комиссар. — Он утонул.
34
— Остановите, пожалуйста, здесь, — попросила Эллен.
— Я довезу вас до места. Это приказ комиссара.
— Спасибо, но я лучше выйду здесь.
Ее родителям не нужно видеть, как она подъезжает в полицейской машине.
Старший констебль Рам, затормозив, бросил взгляд на большие деревянные виллы и сельскую обстановку.
— Ладно. Мне все равно, — согласился он.
Затем остановился и вынул из машины ее саквояж. Эллен поблагодарила и пошла к дому, преодолев оставшуюся часть пути в гору пешком. Последний раз, когда она здесь проходила, все тонуло в зелени; сейчас листва поредела, а преобладающими цветами стали желтый и оранжевый.
И как здесь было тихо! На острове воздух полнился звуками. Ветер. Крик морских птиц — почему они всегда кричат более уныло и жалобно, чем другие птицы? И этот постоянный приглушенный аккомпанемент моря, глухой, монотонный, проникающий сквозь стены домов и в подкорку мозга до тех пор, пока не перестаешь о нем думать… Только теперь Эллен поняла, что теперь все это исчезло.
Она открыла калитку в родительский сад и пошла по дорожке, усыпанной гравием. С облегчением обнаружила, что входная дверь заперта — и никто не открыл, когда она позвонила. Достав ключ из тайника под верандой, Эллен открыла и вошла. На нее пахнуло запахом дома, узнаваемым и неописуемым, который появляется, только когда дом пуст, и пугливо исчезает, когда его обитатели возвращаются.
Комнаты купались в золотисто-медовом послеполуденном свете — словно на старой фотографии. Мебель, шторы, пианино и безделушки — все ощущалось одновременно хорошо знакомым и чужим, словно она уезжала на несколько лет, а не на шесть недель. Радости от возвращения домой Эллен не чувствовала — только страшную усталость.
Причалив в городе вместе с портовыми полицейскими, она была доставлена в отделение угрозыска, где о ней позаботилась фрекен Брикман, предложив кофе и бутерброд в комнате отдыха личного состава. Затем ее допросил старший констебль Рам. Эллен отвечала на его вопросы односложно. Он понял, что она очень устала, и сказал, что они могут продолжить в другой день, а затем отвез ее в Лерум. Рам и слушать не хотел, что она может поехать поездом.
Должно быть, она проспала бо́льшую часть пути. Ей снился отвратительный сон, в котором Эллен задыхалась под заплесневевшим брезентом, пока звонил морской колокол и приближались тяжелые шаги. Старший констебль Рам похлопал ее по плечу, твердо и нежно, словно она была старым любимым псом, и Эллен проснулась, тяжело дыша, кажется, даже закричав, и очень смутилась. Они уже проехали Ионсеред; рядом с ними раскинулось озеро Аспен, окруженное крутыми лесистыми горами и мягкими облаками.
Эллен пошла в ванную комнату на втором этаже и открыла кран. Пока ванна наполнялась теплой водой, внесла саквояж в свою комнату, распаковала его и сняла одежду. Потом вернулась в ванную и залезла в горячую воду. Опустилась как можно глубже, оставив на поверхности только лицо. С полчаса она лежала совершенно неподвижно и бездумно. На кафельной стене плясали тени от листвы вяза, растущего у дома. Когда вода стала остывать, Эллен спустила ее часть, вновь открыла кран с горячей водой и опять погрузилась под воду. В пустом мозгу начали появляться мысли. Тени листвы и шум льющейся воды сделал их невесомыми, колышущимися, как подводные растения.
