И я дождалась.
Я думала, что он приедет на машине. Я ждала урчащего явления его серого «мерседеса». Но он пришел пешком. В сыром неподвижном воздухе шаги были слышны мне издалека. Вот он прошел к забору. Скрипнула знакомым мне с детства скрипом калитка. Потом шаги застучали по бетонным плитам дорожки, ведущей к дому. Уверенные шаги уверенного в себе человека, спокойные и тяжелые.
Возле крыльца он постучал ботинком о ботинок — снег сбивал. Снова скрип — это уже ступеньки.
Первая… Вторая… Третья…
Прозвенел звонок: динь-дилинь, динь-дилинь…
— Кто в тереме живет, кто в невысоком живет, — пробормотала я и указательный палец моей правой руки уютно лег на спусковой крючок. — Это я, мышка-норушка…
Дверь медленно раскрылась до упора и в падающем из прихожей свете я очень четко его увидела — всего. Он всматривался в глубину дома. Свет лампочки в прихожей мешал ему. Он улыбался. Потом он снял шляпу, отряхнул ее о пальто.
Он шагнул в прихожую. Остановился. Я поняла — он меня не видит, хотя я сидела прямо напротив него.
— Ольга Матвеевна! — позвал он. — Вы где? Я же знаю, что вы дома!..
Он не мог увидеть меня против света, — это я знала абсолютно точно.
— Это я — лягушка-квакушка, — еле слышно бормотала я.
Он сделал еще один шаг, опять остановился.
— Ау, Ольга Матвеевна, ау! Это я, Станислав свет Андреич, — весело крикнул он. — Ау, где вы?
— Это я — лисичка-сестричка…
Он сделал еще два шага.
Ему осталось сделать последний шаг и он оказался бы на пороге холла.
— Ольга! Ольга Матвеевна!.. Ну, бросьте прятаться, бросьте! Я, как истинный джентльмен, пришел к вам один… Со вполне понятными намерениями… А вы…
На лице его проявилось легкое напряжение. Он сделал свой последний шаг и замер.
— А это я — волчок-серый бочок, — пробормотала я и мягко нажала спусковой крючок.
Дуло карабина полыхнуло длинным языком пламени, вылетела пустая гильза. Пуля с расстояния в четыре метра ударила ему в живот, снесла с ног и отшвырнула в конец коридора к открытой двери. Его дикий крик почти совпал со звуком выстрела.
Он, скрючившись на половичке, судорожно дергался, пытаясь подняться, и он кричал. Он кричал, как заяц-подранок — непрерывным пронзительным криком. Он царапал окровавленными руками живот, ноги сучили по полу, собирая в гармошку домотканный половичок.
Я медленно встала, ухватив карабин обеими руками. И пошла к нему. Он кричал. Я вышла к порогу прихожей и тут он наконец увидел меня. На короткое мгновение он умолк и тут же закричал еще громче, пытаясь отползти от меня в сторону спасительно открытой двери.
Он выл, судорожно отталкиваясь каблуками от половиц и, по-прежнему держась за живот руками, уже сползал, привставая, через порожек на крыльцо. Между пальцев сочилась алая кровь. Он не сводил с меня обезумевших глаз.
Я шла к нему, плавно опуская ствол карабина.
Глаза у него вылезли из орбит, в его взгляде не осталось ничего человеческого. Он выл не переставая.
Я нажала на спуск. Пуля пробила ему кисть руки, попав в живот почти что рядом с первой пулей. Его сдвинуло к ступеням крыльца. Стреляная гильза со звоном проскакала по полу и замерла рядом с его скребущим доски крыльца лакированным ботинком. Сизый дым заполнил прихожую и почти сразу же вытянулся на двор. Я перешагнула порог и встала рядом с ним.
Он внезапно замолчал.
Он внимательно смотрел на меня и мелко, часто икал, вздрагивая всем телом.
И тогда я сделала последний шаг. Вдавила ствол в его правый глаз и выстрелила. Вместо глаза у него мгновенно образовалась черно-кровавая дыра, голова подскочила, на ступеньки от его затылка брызнуло красным и бело-желтым. Голова его с глухим стуком упала на доски, ноги дернулись и замерли, а левый глаз так и остался открытым.
Я выпустила из рук карабин и он, скользнув прикладом по перилам, упал ему поперек ног. Я постояла, глядя на него. Снова пошел снег — потихоньку, а потом все гуще и гуще. На его изуродованное лицо ложились снежинки. Сначала они на нем таяли, а потом таять перестали. Даже на единственном оставшемся у него открытом глазе. И тогда я повернулась и пошла в дом.
Я не торопясь вошла в холл, взяла со столика свою сумку и, недолго покопавшись в ней, вытащила из бокового кармашка желтый квадратик картона с написанными от руки телефонными номерами.
Сев возле телефона, я сняла трубку и сверяясь с желтым квадратиком, набрала номер. И когда на том конце ответили, я спросила в трубку:
— Можно к телефону Дементьева, старшего уполномоченного?
— Я вас слушаю.
— Это Драгомирова говорит. Помните меня?
— Я узнал вас, Ольга Матвеевна.
— Я у себя на даче, в Петергофе, — сказала я. — Я только что убила человека. Приезжайте.
И повесила трубку.
Я сидела на диване, смотрела прямо перед собой на лежащее в проеме распахнутой двери тело Славика, на падающий снег и ждала, когда за мной приедут.
