черешню и шашлыки, разглядывали древние жилые башни, ходили в краеведческие музеи. Местные жители, даже деревенские – те, кто не работал на нефтяных вышках или в городах, – имели работу и тоже жили вполне по-человечески. Наверняка уж не хуже других нормальных жителей почти любой провинции огромной страны в её «годы застоя». Зачем им нужно было менять всё это на разруху и бардак? Понятно, что «нормальному», в его понимании, человеку это нравиться не может. И так же понятно, что никто из тех, кто за десять лет превратил цветущий, пропитанный ветром и горным воздухом край в дымящееся кладбище, этого самого «нормального» человека никогда не спрашивал и не спросит. А вот для них самих удовольствие безнаказанно грабить и насиловать «русских ублюдков» вполне компенсирует всё остальное. Да и те, кто такую точку зрения не разделяет, уже не считаются для них «своими». Дескать, настоящий мужчина не спрашивает и не терзается сомнениями. Если, конечно, он настоящий мужчина…
Стройная такая теория получилась. Николай даже усмехнулся своим мыслям – пулемётчик в дальнем углу шевельнулся на этот звук, и снова затих. Правда, в эту теорию не укладывалось то, что наличие даже в относительно мирном и спокойном селе десятка с лишним русских рабов вполне устраивало всех его жителей. Забавно было бы посмотреть на какого-нибудь европейца, подвинутого на правах «маленьких и гордых народов», попади он в такую ситуацию, в какую попали они. Но это вряд ли удастся… Местные жители всё же глупостью не отличаются, искренне верящих им наивных идиотов, убеждённо блеющих про то, что «четыре ноги – хорошо, две ноги – плохо» (то есть «режь русских – защищай право на самоопределение») они не тронут. Ну, а других после убийства несчастных медсестёр из Красного Креста в этом краю почти нет.
Время шло и шло, удобная сначала поза сперва стала просто казаться неловкой, потом отдохнувшие мускулы начали ныть, требуя какого-нибудь движения. Форменная одежда спецназа оказалось достаточно тёплой – или, возможно, немного отъевшийся организм теперь перерабатывал только-только начавший вновь образовываться подкожный жир в энергию даже без помощи мышц. Несмотря на поднимающиеся от прикрытых маской ноздрей полупрозрачные струйки белого водяного пара, большого холода Николай сейчас не чувствовал. Неприятным было снова нарастающее в воздухе напряжение, и ещё более неприятным было то, что теперь происходящее он понимал ещё меньше. В голову вползла гадкая мысль, что даже приход «москвичей» в это проклятое село может оказаться просто дополнительным уровнем какой-то многоходовой комбинации, призванной вернуть его обратно. Глупость, конечно, не настолько уж он важная птица, но вот не удаётся такую мысль выкинуть из головы – и всё, мучайся теперь.
Напрягая глаза, Николай попытался разглядеть лицо всё так же спокойно и почти неподвижно сидящего под окном «специалиста» с пулемётом. За окном стало чуточку, на какие-то микролюмены светлее, и привыкшая к темноте сетчатка послушно дорисовала ему несколько серых штрихов. Пулемётчик был спокоен и задумчив, как бронзовый Ломоносов у здания Двенадцати Коллегий. Радиста же в тени не было видно совсем, равно как и не слышно, и в другое время могло бы показаться, что он просто спит. Сейчас, впрочем, вряд ли…
– Терпение, чайник, терпение… – молча сказал «курсант» самому себе. На последнем слоге ему показалось, что изо рта вылетел сип, – но и он, видимо, оказался настолько тихим, что не сумел преодолеть считанных метров до ближайших двух пар ушей. Странно, но слышимость была неплохая, даже под закрывающей уши шерстяной тканью и натянутым от холода капюшоном куртки.
Стараясь отвлечься от посторонних мыслей – в том числе и о том, как, какими извращенческими методами спецназовцев могут натренировать быть такими терпеливыми, Николай начал размышлять о суточных ритмах и разных проистекающих из них физиологических тонкостях. Кого, к примеру, в данной ограниченной области суши может интересовать, что пик биосинтеза мелатонина у человека приходится на четыре часа ночи? А вот тем не менее… Среди всяких других интересных последствий это приводит к повышению остроты сумеречного зрения и снижению чувствительности к боли. Так что в данном случае современная наука вступает в полное согласие с опытом поколений подвинутых на самопознании кланов японских ниндзя, представители которых безуспешно ползали по стенам замка сатрапа Хидэёси с целью вручения ему «чёрной метки». Интересно, много ли осталось до четырёх часов? Пусть даже приблизительно?
– Ц-с… – негромко раздалось вдалеке. Непонятный звук, как будто камешек щёлкнул. Спецназовец у окна не то, чтобы встрепенулся, но бесшумно поменял позу, изменив положение густой вытянутой тени в руках. Радист у дальней стены поучаствовал в буйстве звуков, щёлкнув чем-то металлическим – вероятно, предохранителем автомата. Похоже, приехали. Типа, «здравствуйте, девочки!»… Николай подобрался, и за неимением в руках ничего, способного представлять угрозу хоть для кого-то, аккуратно пересел с задницы на корточки, приготовившись не то прыгать в то окно, которое останется свободным, не то нащупывать половинку кирпича и бить по роже, кого укажут.
Только после этого до Николая дошло, что тональные сигналы, которыми по рации обмениваются члены группы, остаются неслышимы для него. И словно подтверждая столь умную для гражданского человека мысль, пулемётчик неожиданно и чётко клацнул ногтём по микрофону – аж три раза, один за другим. Через несколько секунд после обмена сигналами в зияющий темнотой дверной проём, аккуратно переступая через наваленный мусор, пролезла фигура в чуть более светлом, чем окружающий мрак, камуфляже федерального спецназа. За ней последовали ещё несколько таких же, потом что-то совсем уж белое. Последним был «Гиви». Сердце у Николая застучало, как молоток шахтёра-стахановца в процессе трудового оргазма. Белым телом был почему-то почти совершенно голый Усам.
Четырнадцать
Все люди, конечно, разные. В мире есть масса личностей, которые, будучи раздеты, чувствуют себя в окружении одетых вполне комфортно. Некоторые из них даже делают из этого профессию – или, по крайней мере, хобби. С другой стороны, если любому случайно выбранному человеку выбить посреди ночи дверь, выдернуть его из тёплой постели в одних семейных трусах и протащить сквозь ночь по каким-то закоулкам, то это ему наверняка не понравится.
Усам вёл себя тихо – насколько Николай, присевший у подоконника в напряжённой позе, мог ощущать спиной. В десятке сантиметров от его правой руки стоял прислонённый к стеночке короткоствольный автомат, окончательно делавший его почти неотличимым от остальных бойцов. Ростом бог Николая не обидел, а худоба в темноте и под курткой особенно в глаза не бросалась. Разгрузка была снята и положена теперь под бедро, капюшон затенял и без того закрытое ветрозащитной маской лицо
