ж, – тихо произнёс Маритон и рванул рукой со всей силы. – Отправляйся в небытие.
Клинок, блеснувший в свете ярких ламп, сверкнул быстрой молнией. Его странно слегка закрученное лезвие издало необычное мелодичное звучание, словно рассекло воздух. Мгновения хватило, чтобы полотно за секунду в чудном движении описало дугу перед Маритоном и поразило цель точно в горло.
- Пр, проклятье, - худые пальцы обхватили шею, по ним рекой хлынул багрянец. – К-как т-ты мог?
В глазах Азариуса пропала вся спесь и безумие, их место заняли отчаяние и разочарование, смешанное с болью. Мигом позже его рука отпрянула от золотых волос девушки и прижалась к горлу. Вторая конечность так же пытается зажать безумно хлещущий кровоток.
От неожиданности произошедшего вкупе со слабостью ноги главы культа подкашиваются и он заваливается на матрац, в агонии заканчивая свою жизнь.
- Аха-аххргх, - хрипит иерарх, указывая окровавленными пальцами на убийцу. – Уб-аргх-и-аргхар-ть.
Этим Маритон подписал смертный приговор себе. Разве сектанты так просто позволят убить иерарха? Двое крепких мужчин, что и вынесли странную конструкцию по сбору крови, очухавшись, подрываются с места, и бегут к мужчине, чтобы покарать ликвидатора их идола.
Один прыгает с места и валит Маритона, опрокинув его на пол, а второй выбивает нож из рук и перетягивает конечности верёвкой. Поставив на колени новичка, один из бугаев наносит мощный удар в грудь и по парню тупой болью простирается неприятное ощущение. Ещё удар, только с ноги в пресс и он прокашливаясь, заваливается на бок, однако, дёрнув за волосы его поднимают и ставят снова на колени, чтобы продолжить истязание.
- Ну что гнида, сейчас мы тебя порешим! Ты нашего учителя зарезал! Готовься к мучительной смерти.
«Вот он и конец» - такова мысль нового гражданина Империи, и он с ней смиряется. В последние секунды жизни он сделал что-то хорошее – спас девушку или хотя бы не замарал себя кровью невинного человека. Человек с севера, проживший всю жизнь в иное стране, понимает, что умрёт дома – там, где ему было хорошо последние дни, и где он надеялся найти покой.
«Флорентин или Хакон продолжат мною начатое», - мысли обрываются ещё одним хорошо поставленным ударом в живот, и едкая боль заставляет скрючится.
Но по воле Божьей или обычной случайности дальнейшие события разворачиваются не в пользу сектантов. Жуткий хлопок, пространство сотряслось от оглушительного взрыва, и Маритон учуял ароматы взрывчатого вещества, рассеянного в запахе гари. Давно не слышимая автоматная очередь видимо оборвала жизнь человека, следившего за входом. До ушей доносится звучание металла, что катится по полу и связанный мужчина инстинктивно жмурится, однако это была звукошумовая граната и удар приходится по ушам, водворившись внутри черепа противным писком, на миг отключившись.
Когда Маритон приходит в себя он видит, как по комнате расхаживают люди в военной чёрной форме и в масках с оружием наперевес и куют в наручники всех выживших культистов, положив их на пол.
- Куда их, господин?
- Всех в карцер, – посмотрев на связанных людей, ткнул на них дулом и отдал чёткий приказ. – Этих веди к командиру. Он точно захочет с ними пообщаться.
Глава четырнадцатая. На службе у Императора
Спустя два часа. Дворец «Империум Лекс»
Время тянется, словно это жевательная резинка, которую пытаются продлить как можно больше, пытаются в безнадёжной попытке порвать на две части, а она не поддаётся и продолжает удлиняться. Так же и в камере примерно, только это далеко не жвачка.
- Как же это долго, - покачал головой Маритон, натыкаясь на холодные белые стены.
Время парня становится гнетущим – оно тянется и тянется, не хочет пролетать быстро, а заставляет прочувствовать каждую секунду, проведённую в комнате содержания.
Мужчина окинул взгляд на место куда попал и в десятый раз видит одно и тоже, без всякого изменения. Пространство застыло в нудном и гнетущем однообразии. Белые как снег на русских зимних полянах цвет, стены переходят в плитку под ногами бежевой расцветки. Потолок выкрашен в серый цвет, какой бывает только у небес, прикрытых грозовыми облаками, приготовившихся залить землю дождём. С потолка свисает лампочка, единственное предназначение которой – нести тусклый лунный свет в комнату без окон, вместе с этим даруя возможность что-то рассмотреть мужчине, который оказался здесь.
- Проклятье, - выдохнул Маритон, чувствуя, что влип он глубоко.
Парень смог подняться с небольшого кресла, отряхнув пальто и подойти к двери и пару раз стукнул.
- Начальник, давай поговорим?
Однако единственное, чего он смог добиться так это только холодное молчание, но что же ещё можно получить от безжизненного куска чугуна, который покрасили в серый цвет? Только в металлическом полотне отразился свет от алого глазного протеза.
«Как же я мог здесь оказаться? Я Маритон из Варси и так глупо сюда попал» – с укором обратился к себе заключённый, внимательно посматривая на дверь и чувствуя, что с ним обязательно должно произойти нечто далеко нехорошее. – «Но с другой стороны, я её спас. Может быть такова судьба? Эх, не доведут эти секты, коммунисты и либералы до хорошего» - в попытках поднять себе настроение пытается иронизировать Маритон, но каждый раз понимает, что это не помогает.
Белые стены, серые двери и потолок невзрачен – перебирая в уме окружение бывший аккамулярий вспомнил, что когда-то уже оказывался в таком положении.
«Когда же это было?» - пронеслась мысль, и мужчина вспомнил, что тогда с ним была красивая черноволосая девушка, что оставалась и остаётся смыслом существования для бывшего слуги Информакратии. Тогда человек, стоявший рядом с Маритоном, был убит во имя безумных идеалов, а сам он едва ли не погиб от перекатывания по стёклам и мусору в руинах Тиз-141.
Маритон едва хотел улыбнуться, что снова дал себя схватить, но вот нахлынувшие воспоминания снова бросают душу в объятия печалей и сокровенных помышлений о мести. Камера и приговор – этого хватит, чтобы обратить всю энергию и ярость человека против системы, но тут ненависть имеет более личный характер, намного глубже, чем любой политический идеал или разница в мировоззрении, ибо потерянный шанс на собственное счастье и жажда возмездия за него намного ужаснее и сокрушительней идейных распрей.
И теперь, сидя в камере, лелея мысли о прошлом, Маритон ожидает, когда его представят перед имперской бюрократией и будут судить
