опутывали каменную кровать и оплетали Лёву, как мумию — с ног до головы. Их лечебное действие начиналось сразу, как только лианы прикасались к коже.
При этом сама Мидори тоже менялась.
На её голове вырастал венец из ветвей, а когда она прилагала максимум сил, то на венце распускались мелкие белые цветы. Её измазанная в пыли кожа начинала озаряться светом и становилась будто фарфоровой. В эти моменты Мидори была особенно красивой.
Когда эта адская ночь всё-таки закончилась, я вышел из госпиталя в соседнюю комнату, прислонился к ледяной стене и прикрыл глаза от усталости.
— Они ведь выживут? — тихо спросили рядом.
Я открыл глаза и увидел, что ко мне идёт Акулина.
Она опиралась на костыли, хотя Мидори вообще не разрешала ей вставать, чтобы кости на ноге срослись нормально.
— Не знаю, — ответил я.
Многих удалось спасти после отхода из Тафалара, но, похоже, Акулина говорила не о них. Мы оба подумали об одном и том же.
О тех, кто остался в доме, в Западном Нартоне. О моей матери, о Фуми Галее, о семье Хегевара и остальных.
Я опустил глаза.
Если одновременно со штурмом Тафалара происходило уничтожение моего Клана в тылу, то я уже ничего не мог сделать. Не знаю почему, но я подумал об Исидоре. Она тоже осталась там и должна была следить за обстановкой вместе с Галеем.
— Исидора... она не подведёт, — прошептал я, глядя на Акулину.
Та уверенна кивнула.
— Да. Уж Исидора точно не подведёт.
***
Интерлюдия седьмая. Исидора Гран
Она ждала чего угодно, но только не этого!
Исидора не сомкнула глаз после того, как основной костяк Дома Волкова отправился в Тафалар воевать.
В те восемь боевых групп вошли Витязи Платона Саблина, Андрея Котова, Рады Бородинской и Лёвы Зверева, Стражи Мичи Хегевара, Жрецы Назара Хобина, Охотники Ильи Разумовского и Целители Мидори.
Исидора волновалась за каждого, как за саму себя.
Но когда представляла, что кто-то причинит боль Платону Саблину, то её охватывала такая паника, что она не могла дышать.
Кирилл доверял Платону самые сложные и опасные задания, и все это знали, а тот никогда не отказывался от этой роли и даже сам лез туда, где погорячее.
Он был сильным и смелым бойцом, но порой слишком много на себя брал, и за эту тупую самонадеянность Исидоре хотелось его пристукнуть. И как бы она ни уговаривала себя, что такой, как Саблин — не для неё, всегда находила тысячи причин опровергнуть это.
Ну как можно было по уши влюбиться в отмороженного придурка, который по разуму иногда напоминал трёхлетнего малыша?
Исидора не находила ответа.
Глупо, очень глупо. Недальновидно, неразумно. Саблин занимал все её мысли, будто никого больше не существовало. А уж как он целовался, о боги... У неё подкашивались ноги в такие моменты. А ведь умение целоваться — не показатель присутствия мозгов.
Глупо, очень-очень глупо.
Но когда Исидора провожала Платона в Тафалар, то не хотела его отпускать. Крепко-крепко обняла его в библиотеке дома Волкова и жадно поцеловала. Кажется, от такого напора он даже смутился, а потом вдруг прошептал:
— Слушай... я не знаю, вернусь ли... но может... может, когда я вернусь, то ты забудешь, что я не такой умный, как ты, и... ну... и выйдешь за меня замуж?
У Исидоры в тот момент перехватило дыхание, но она сделала вид, что нисколько не удивлена.
Первый отморозок их студенческой группы предлагает первой отличнице руку и сердце. Ну кто бы мог подумать? Такие союзы по статистике редко приносят счастье, и только последние идиоты считают, что брак плохиша и отличницы — отличное решение.
Исидора идиоткой не была.
— Ты серьёзно? — Она сощурилась, глядя ему в глаза. — Это же самоубийство.
Он потёр лоб.
— Лучше бы просто сказала «Нет».
— А при чём тут «Нет»? Я сказала, что это самоубийство.
— И что это значит? — не понял он.
Исидоре опять захотелось его пристукнуть. Ну точно трёхлетний малыш!
— Платон, это просто значит то, что значит.
— То есть лучше убить себя, чем выйти за меня замуж, да? — Его лицо стало мрачным.
— Нет, я такого не говорила, дурак!
— Ты сказала, что это самоубийство... или я ни хрена не понимаю...
Вместо ответа она толкнула его в стену.
— Ты ни хрена не понимаешь. Но надеюсь, нам хватит мозгов на двоих.
Её поцелуй был настолько настойчивым и страстным, что Платон моментально завёлся. Он подхватил Исидору, что была вдвое ниже его ростом, и посадил её на тумбу с книгами.
Прямо на два толстенных фолианта по Истории мира.
Кощунство!
Платон, наверняка, и сам понимал, что пыльный склад с книгами — не самое романтичное место, но уже не мог себя остановить.
— Погоди... это же библиотека... — выдохнула Исидора.
Эта мысль возбуждала не на шутку, самой стыдно становилось.
— Всё, иди... тебя ждут... — Она снова поцеловала его. Нежно и с надеждой на то, что они ещё встретятся.
Он перевёл дыхание.
— Только я так и не понял, что ты ответила?
— Если в слове «самоубийство» сделать много ошибок, то получится: «Я согласна».
Саблин широко улыбнулся.
— Лучше бы просто сказала «Да».
Когда он вышел из библиотеки, Исидора так и осталась сидеть на двух фолиантах по Истории мира.
Она не хотела плакать, но слёзы сами собой покатились по щекам. Слабыми пальцами Исидора застегнула две верхних пуговицы на блузке, которые Платон уже успел расстегнуть, а потом зажмурилась от боли. А вдруг он не вернётся?..
Исидора вышла из библиотеки только тогда, когда все ребята уже отбыли в Тафалар, а потом, всего через несколько часов, начался настоящий хаос.
На рассвете она услышала, что на улице кто-то закричал. Дом вздрогнул, раздался звон разбитого стекла.
Затем прогремели четыре взрыва.
Четыре!
Именно столько верхолётов стояло на площадке у ворот!
Она вскочила с постели, накинула китель прямо на ночную сорочку, сунула ноги в сапоги, схватила ножны с мечом и рванула вниз по лестнице.
В окнах вспыхнуло зарево.
Пожар!
Исидора столкнулась в гостиной с Гричем Гамзо и его сестрой Кикой. В эту ночь они тоже остались здесь, отпустив по домам своих ребят из группы Мастеров Материй.
Кика была ранена, стояла босиком, в майке и пижамных штанах, с ожогом во всю руку.
— Что происходит?! — крикнула Исидора. — Пожар?
—
