Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
хотелось слушать бесконечно, но ничего полезного толком не рассказала.
Наконец Рози упомянула бывшего заместителя хранителя картин королевы. Она придумала себе оправдание, якобы ей нужно собрать парочку интересных историй для книги о Королевской коллекции. Выражение лица Элеоноры, до того восхищенное и заинтересованное, вдруг приобрело черты подозрительности и презрения. На мгновение собеседница напомнила Рози кого‑то, но она так и не смогла вспомнить кого.
– Ты с ним знакома? – спросила Элеонора.
– Да, – ответила Рози. – Я даже как‑то оставалась у него на выходные.
– Понравился, наверное?
– Даже очень.
– Не сомневаюсь! – Элеонора обаятельно улыбнулась, но было видно, что ей что‑то известно. – Шолто всем нравится. Он такой… Очаровательный.
– Вы думаете? – осторожно спросила Рози. Она почувствовала в ее словах искреннее презрение, но не знала, чем оно вызвано.
Элеонора подперла рукой подбородок и наблюдала за тем, как лопаются пузырьки в ее бокале.
– Шолто влез в эту шкуру еще в детстве. Он поклонник вещей, красивых вещей. Безумный. Жаждет их, холит, лелеет, ну просто как одержимый. С младых ногтей. Его мать рассказывала, что в семь лет он умел отличать мрамор от алебастра.
– Я думала, это одно и то же.
Элеонора рассмеялась.
– Была бы тут Лавиния, она бы тебе мигом все по полочкам расставила! В общем, он из довольно обеспеченной семьи. У его родителей хватило денег на школу-пансион. И, конечно же, оказавшись в Шэдвелле, он моментально подружился с теми детьми, которым повезло еще больше. Шолто очень быстро понял, что больше всего на свете богачи обожают развлечения. Потому что им, видите ли, ужасно скучно. Если ты заработал или получил в наследство огромное состояние, то чем тебе еще заниматься? Так что Шолто заделался тусовщиком, клоуном. Он знал всех, кто что‑то из себя представляет, в трех графствах. Подлизывался, сплетничал – с матерями друзей особенно. Они, естественно, его обожали. Остроумный, начитанный, божественно готовил, приручал даже самых строптивых собак. К семнадцати годам он стал самым желанным гостем на всех вечеринках на юге Англии.
– Разве же это плохо? – спросила Рози.
Лицо Элеоноры посуровело.
– Конечно! Он же просто притворялся. Плевать он хотел на дружбу, ему нужно было другое. Доступ к Гейнсборо, Фаберже и прелестным дочуркам.
Элеонора невозмутимо смотрела на сидевшую напротив нее Рози. Она вся как будто состояла из сплошных углов – чего только стоили высокие скулы, – держалась расслабленно и уверенно. На ней были выцветшие джинсы клеш и поверх рубашки – мужской пиджак. От ее проницательного, оценивающего взгляда Рози стало неуютно.
– В тот год, когда мы с Шолто познакомились, я оканчивала школу, – сказала Элеонора. – После вечеринки в Лондоне он приехал ко мне домой на выходные. Нам обоим по семнадцать. Я четвертый ребенок в семье из пяти, мы тогда жили в поместье деда. Можно даже сказать, в шикарном особняке. Я вся такая застенчивая, послушная, обожала собак и лошадей. Мне тогда было невдомек, как вести себя с мальчиками. Изумленные лица друзей, когда они впервые приходили к нам в гости, меня уже не удивляли, но Шолто – это было просто что‑то. Он буквально влюбился в это поместье, – заключила она, всплеснув руками. – В мебель, архитектуру, во все, что там было. И в меня в том числе, потому что я тоже там оказалась. Он вел себя как маньяк. И к тому же явно страдал клептоманией.
“Посмотрим, что она сможет вам рассказать”, – говорила королева. Рози подалась вперед.
– Правда?
– Он начал с мелочей, брал сувениры на память. Моя мама очень удивилась, когда в первый же день его пребывания у нас не смогла найти серебряную пепельницу. Тогда все решили, что ее горничная куда‑то переставила, но пару недель спустя я нашла ее в кармане пиджака Шолто. Еще там была довольно изящная серебряная фигурка колибри, которую мой дед сто лет назад привез из Женевы. Два года спустя пропало яйцо Фаберже. В то время я уже работала в небольшой художественной галерее в Мейфэре, а Шолто изучал искусство в Курто. Он лишил меня девственности, и я уже настроилась на предложение руки и сердца, но так и не дождалась. Все так по‑богемному: он готовил мне ужины, очень вкусные – на газовой плите с двумя конфорками в кухне студенческой квартиры. Птицу и яйцо я случайно обнаружила, когда искала у него в ящике какое‑нибудь подобие салфеток. А позже узнала, что он умудрился утащить мамин портрет. Во всяком случае, портрет исчез в том же году на Рождество, куда еще он мог запропаститься?
Рози вспомнила картину молодой женщины с бледной кожей – те же углы – в вечернем платье популярного в пятидесятые фасона, которая висела у него в столовой. Был ли это знак?
– Меня он тоже пытался украсть, – сказала Элеонора, откинувшись в кресле, и принялась разглядывать свои сильные руки с украшенными лаконичными кольцами пальцы. – Я была безумно влюблена. Зная, как к нему относятся мои родители, он планировал сбежать со мной в Гретна-Грин[71] и жениться на мне в день окончания института искусств. Тогда мне казалось, что это самый романтичный план на свете. Но однажды я, не подумав, проболталась младшему брату, а он, естественно, все рассказал маме. Такие семьи, как у Шолто, мои родители называли “рабочими”: его отец был врачом, а все родственники по матери – инженерами. В общем, они сами покупали себе мебель, и Шолто должен был зарабатывать себе на жизнь, никакого наследства. Мне, конечно же, было все равно. Это же так здорово, соль земли, все такое. Тогда я считала себя социалисткой, а сейчас понимаю – дура дурой. Шолто любил красивые вещи, и я была одной из таких безделушек. В итоге дедушка откупился от него всего тысячей фунтов, хотя думал, что придется выложить гораздо более серьезную сумму.
– О птице и яйце они тоже узнали? – спросила Рози, стараясь не заострять внимание на унизительной “тысяче фунтов”.
– И портрете? Нет, я не стала им говорить. Они у меня были слишком гордые. Но это еще не все! Узнав о плане Шолто, дедушка нанял детектива, чтобы побольше о нем разузнать. Надо ли говорить, что меня они оставили в неведении. И вот оказалось, что Шолто любил общаться со всякими сомнительными личностями. Аристократы из Вест-Энда, наркоторговцы из Ист-Энда[72]. Сутенеры. Мелкие воришки. Они его вдохновляли. На дворе семидесятые, и в институте искусств все было пропитано бунтарским духом. Сам он наркотики не употреблял, но ему нравилось рисковать. Думаю, ему казалось, что так он становится круче. Но как бы то ни было, в глазах
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
