в сторону. Ноги подкашиваются, и я сползаю вниз по стене. Ингрид, испугавшись, роняет блокнот. Его страницы шуршат и шелестят, напоминая мне о чем-то.
[Данное утверждение — ложь.]
Я люблю тебя, Питти.
[Ложь, которая заставляет сомневаться во всем.] Я не верю и все же знаю, что это правда. Даже сейчас мои руки наполовину согнуты в ожидании маминых объятий, от которых сразу полегчает, мое ухо ждет ее ободрительного шепота. Обнаружить, что тебя предали, отнюдь не то же самое, что щелкнуть выключателем, — это больше похоже на отравление грунтовых вод. Должно пройти время, чтобы яд распространился по всему организму.
Я даже не осознаю, что закрыл глаза, пока не открываю их вновь. На полу передо мной вырисовывается темный прямоугольник.
Третий блокнот.
Должно быть, я смахнул его со стола вместе с остальными вещами. Передняя обложка откинута.
«Черная Бабочка», — написано на титульном листе. Внизу мама не пожалела времени и набросала эскиз насекомого, черными чернилами прорисовав замысловатые детали.
«Есть я, — думаю я лихорадочно. — Есть моя сестра. Кто, черт возьми, остался?»
Я тянусь по половицам к блокноту, но Ингрид загораживает обзор. Она кладет руку мне на плечо.
— Пит, бригада 57 уже в пути. Мы должны уходить.
— Но… но третий блокнот.
— Он тебе не нужен.
— Н-не нужен? — слабо повторяю я.
Меня как будто оглушили.
— Там нет ничего важного. Я пролистала, пока ты тут… ушел в себя.
— Но…
Неуверенно поднимаюсь на ноги. Я вырываюсь из рук Ингрид и пытаюсь обогнуть ее, но она делает шаг в сторону, оставаясь между мной и блокнотом. Я делаю еще одну попытку, и она снова делает шаг, словно мы исполняем какой-то нелепый танец. Она развернулась на сто восемьдесят градусов, спиной к столу, но упрямо держится между мной и блокнотом.
— Ингрид, не говори глупостей, этот блокнот был спрятан вместе с двумя другими. Очевидно же, там что-то важное.
— Глупости, Пит, — это то, что мы торчим здесь и ждем, пока нас поймают, хотя все, за чем мы пришли, мы уже получили. Пойдем.
Она снова тянется ко мне, но я отталкиваю ее руку. Ее глаза нетерпеливо блуждают по моему лицу, впитывая мои мысли. Она выглядит испуганной.
Ну разумеется, идиот. Она ведь чувствует то же, что и ты, и прямо сейчас ты чувствуешь, что твои внутренности вот-вот аккуратным свертком упадут к твоим ногам.
Да, только я знаток страха, и на лице агента Белокурой Вычислительной Машины я сейчас вижу отнюдь не обуявший меня ужас непонимания.
Она нервничает.
— Почему ты не хочешь, чтобы я это видел, Ингрид?
Я делаю шаг к ней, и она отступает назад, придавливая блокнот ногой.
— Я не… это не… нам просто нужно уходить.
— Тогда давай возьмем блокнот с собой?
— В нем нет ничего интересного.
— Ничего? — Я делаю еще шаг, и Ингрид почти упирается в стол. — В каком смысле ничего?
— Ладно, черт с тобой, давай заберем, но уходить нужно прямо сейчас.
Ингрид зло цедит слова, пытаясь перехватить инициативу, но уже слишком поздно, потому что я делаю последний шаг, и она вжимается в стол. Она тянется назад, чтобы за что-нибудь ухватиться, оглядывается, и — всего на долю секунды — ее рука замирает в воздухе над изъеденной червями правой ножкой, которая надломится, если перенести на нее вес.
Она уже бывала здесь раньше.
Она хмурится, изучая мое лицо.
Отвернись. Но уже слишком поздно.
— Ну что ж, — вздыхает она. — Вот, видимо, и все.
Она лезет в карман куртки и достает пистолет, который забрала у шпиона наверху. Я слышу щелчок, когда она снимает его с предохранителя.
— Ты мне сама говорила, — я облизываю пересохшие губы, — говорила, что вы с моей мамой никогда не встречались, прежде чем я позвал тебя на ужин.
— Верно, — признается она.
— Похоже, чтение моих мыслей здорово помогало мне лгать, да?
Она склоняет голову набок, обдумывая услышанное.
— Меня это никогда не смущало.
— Да ты просто образец самообладания!
Шпилькой из нее ничего не достать, но, может быть, доставать и нечего. Ее глаза прищурены, и я знаю, что она видит меня насквозь, несмотря на мои жалкие попытки бравировать. Возможно, ей больно от моей боли, но пистолет она сжимает крепко.
«Зачем так рисковать», — мимолетно удивляюсь я. Зачем позволять мне спускаться сюда, если она знала, что здесь? Но разве я дал ей выбор? Я помню ее умоляющее, заплаканное лицо под уличным фонарем: «Пожалуйста, Пит, не делай этого». А потом, когда мы вошли в дом: «Я не хочу, чтобы ты так обо мне думал».
— Тут вообще был второй агент? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами.
— Ложь и предательство, четырнадцать часов в день, да?
— В последнее время я много работаю сверхурочно.
Держу пари, так оно и есть. Изо дня в день. Слезы по первому требованию. Поцелуи в темноте. Каждое произнесенное тобой слово формирует мысли, которые ты читаешь на моем лице — как тут не выбиться из сил. И все для того, чтобы найти мою сестру. Вам почти удалось ее поймать, но она ускользнула от вас. Вот ты и крепишься, держась за свое прикрытие, потому что знаешь, что я — ваша единственная надежда выйти на нее.
— Что в третьем блокноте?
— Я, — просто отвечает она.
Я киваю. Черная Бабочка. Я смотрю на идеально симметричные крылья чернильной бабочки на первой странице. Каждое из них — зеркальное отражение другого. Ингрид — зеркало. Я вижу, как на ее лице отражаются мой собственный страх и смятение, но дуло пистолета неподвижно, как скала.
— Что она тебе сделала? — Мой голос звучит хрипло.
— Это не имеет значения.
— Моя лучшая подруга наставила на меня пистолет, я думаю, что имею право знать почему.
Гёделя называли Почемучкой, и, кажется, я знаю, что он чувствовал.
Сначала я думаю, что она не собирается отвечать, — в конце концов, я не в том положении, чтобы предъявлять требования, — но потом этот взгляд. Я помню это выражение в свете голой лампочки в чулане с красками, когда она со слезами на глазах говорила мне: «Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что кто-то так хорошо тебя знает».
В ее голосе слышится легкая горечь, когда она говорит:
— Может быть, предоставим слово ей?
Она наклоняется, старательно держа меня на прицеле, и поднимает блокнот. Она держит его так, чтобы видеть меня поверх страниц, пока читает.
— «Если эмпатическая связь между КВ и БК будет обобщена, можно создать универсального эмпата: очевидны преимущества для следственных органов и разведки. Генри Блэк ждет ребенка, он заинтересован. Мы начнем
