она не покидала вас ни днем, ни ночью, пока не придет ваш конец». Потом подсудимого в полном расстройстве, насколько я мог судить, увели, и суд был распушен.
Хочу упомянуть, что, по моим наблюдениям, подсудимый все время, пока шло судебное заседание, вел себя как-то странно по сравнению с тем, как обычно ведут себя подсудимые во время слушания подобных дел: он, например, постоянно пристально всматривался в присутствующих и часто резко оборачивался, словно кто-то стоял близ него. Также обращала на себя внимание тишина в зале, и еще (хотя, возможно, это объяснялось временем года) в зале суда было так темно и мрачно, что в два часа дня пришлось внести свечи, в то же время тумана в тот день не было.
Не так давно я не без интереса выслушал историю, которую мне поведал один молодой человек. Он давал концерт в той самой деревне, о которой я рассказывал, и, когда он запел «Вы пойдете погулять со мной, мадам?», аудитория его выступление приняла очень холодно. На следующий день из разговоров с местными жителями он выяснил, что в этих местах эту песню не любят, хотя, например, в Северном Тайтоне к ней относятся иначе. А здесь, как они полагают, она приносит несчастье. Однако почему, никто из них понятия не имел.
Преступные намеренья вещей
Преступные намеренья вещей – излюбленная тема изысканий одного моего старого друга. И тема эта – не пустой звук. В жизни каждого из нас – долгой ли, короткой, – бывают такие ужасные дни, когда приходится с угрюмой покорностью признавать, что весь мир на нас обозлен. Я не имею в виду человеческий мир и сопутствующие ему социальные связи; распространяться о таком – хлеб почти каждого современного романиста. «Жизненно» – вот как обычно характеризуют описанные в романах ситуации восторженные читатели, почему-то не обращая внимания на то, что подобное никогда бы с ними не произошло.
Нет, я имею в виду мир вещей, которые не говорят, не работают, не проводят собраний и встреч. О мире, где бывают непокорные запонки, опрокидывающиеся чернильницы, бритвы, режущие пальцы, и лестничные ступеньки неудобной высоты, коих попросту не ждешь у себя под ногой. Это лишь малая часть предметов, могущих сговориться и устроить нам веселую жизнь.
Жива ли еще в памяти классическая немецкая сказка о том, как Петушок и Курица отправились навестить герра Короба? По пути они встречали разных единомышленников и увлекали за собой, констатируя факт рефреном:
Ждет нас герр Короб – его приглашенье
Примем мы дружно и без сожаленья!
В шайку влились дикобраз, утка и, вероятно, кошка, если меня не подводит память, а в довершение всего – бегемот. Не застав герра Короба, эта компания набилась к нему в дом и стала ждать хозяина. Вскоре Короб объявился – несомненно, уставший после дня трудов праведных в своих обширных угодьях. Хриплый приветственный крик петуха так напугал беднягу, что он упал в кресло – прямо на топорщащиеся иглы дикобраза. Вскочив и очертя голову бросившись прочь, он споткнулся о кошку, и утка, переволновавшись, снесла ему яйцо прямо на макушку. Уйму унижений перенес бедный Короб – их всех я уже не упомню – и наконец, обезумев от боли и страха, выбежал из дому через черный ход, где и был раздавлен неповоротливой тушей бегемота.
Был ли герр Короб лишь тип невезучий
Или за зло наказал его случай?
Вот на такие вопросы как раз
Не отвечает – о горе! – наш сказ.
Так заканчивается сказка про герра Короба. Если заменить в ней животных – чьи имена, на самом деле, редко когда запятнаны подобными преступными сговорами – на разного рода предметы обихода, получится превосходная иллюстрация той злобы неживой материи, о которой я взялся говорить. Кстати, можно ли с уверенностью утверждать, что за явлением этим не стоит нечто зверское – живое и вполне себе одушевленное? Некоторые инциденты на моей памяти оправдывают подобные подозрения.
Двое мужчин зрелых лет (назовем их мистер Бартон и мистер Маннерс) сидели после завтрака в цветущем саду. Один читал дневную газету, второй сидел, сложив руки на груди, погруженный в думы – на его лице были кусок пластыря и сетка мимических морщин.
– Вы чего такой угрюмый? – спросил мистер Маннерс, опустив газету. – Солнышко светит, кругом птички поют, и не слыхать ни мотоциклов, ни аэропланов…
– Да, – ответил мистер Бартон, – соглашусь, все чудесно. Только вот у меня день как-то не задался. Сперва порезался, пока брился, затем вот зубной порошок рассыпал…
– Что ж, – сказал мистер Маннерс, – не все в этом мире счастливчики. – Сочувственно покачав головой, он вернулся к газете и через мгновение возопил: – Вот это да! Джордж Уилкинс умер! Теперь хотя бы с его стороны вам не будет поводов для беспокойства.
– Джордж Уилкинс? – взволнованно переспросил мистер Бартон. – А я ведь даже не знал, что он заболел!
– Ничем он не болел, бедняга. Он не снес мучений иного рода и наложил на себя руки. Да, – Маннерс глубокомысленно кивнул, – таков итог его злоключений последних дней. У него все валилось из рук, он был подавлен и растерян. Интересно, по какой причине? Уж не из-за вашего ли с ним пари?
– Пари? – сердито и как-то слишком уж нервно переспросил мистер Бартон. – Да ни при чем тут пари! Он так и не смог сдержать условия – то верно; но для самоубийства у него и без меня нашлось бы с полдюжины причин. Бог ты мой, кто бы мог подумать, что Уилкинс может что-то принять так близко к сердцу!
– А мне кажется, – возразил Маннерс, – он как раз из тех людей, что принимают все и вся близко к сердцу. По малейшему поводу переживал. Что ж, мне жаль, хоть я его почти не видел. Должно быть, он через многое прошел, раз перерезал себе горло бритвой. Я бы такой способ не выбрал ни в коем случае – жуть! Хорошо, что у него не было ни чад, ни домочадцев. Послушайте, вы не против прогулки перед обедом? У меня есть дело в деревне.
Мистер Бартон принял приглашение с вящим энтузиазмом. Может, ему не хотелось предоставлять неодушевленным предметам в округе лишний шанс? Ежели так, он был прав. Он еле избежал опасного падения с верхней ступеньки лестницы, споткнувшись о скребок для чистки обуви; колючий мертвый сук сорвал с него шляпу и оцарапал пальцы; ну а на травянистом склоне
