class="p1">Наших детей мы должны учить смеху – неуёмному, неуместному смеху, смелости громко смеяться, когда заблагорассудится, привычке заглядывать в область всех призраков, всех мрачных и печальных теней детства, умению использовать эти тени себе на радость.
Чтобы развить этот дух исследования людского горя, мы будем с ранних лет подвергать детей несложным испытаниям. Мы будем давать им обучающие игрушки: кукол, изображающих горбунов, слепцов, больных гангреной, проказой и сифилисом. Пусть эти механические куклы плачут, кричат, стенают; пусть страдают от эпилепсии, чумы, холеры, ран, геморроя, триппера, безумия; пусть теряют сознание, хрипят, умирают. А учительница наших детей пусть будет больна водянкой и слоновой болезнью или окажется тощей грымзой с длинной жирафьей шеей. Таких учительниц будут чередовать, не предупреждая заранее школьников, потом сталкивать друг с другом, доводить до слёз, до того, что они начнут таскать друг друга за волосы, щипаться, вскрикивать на разные голоса с самым скорбным видом «Ай!» да «Ой!»
Пусть у детей будет маленький рахитичный учитель-горбун, а второй учитель – гигант, над чьей губой ещё не пробился первый пушок, с тихим рыдающим голоском, дребезжащим, как стеклянная нить. Второй будет лупить первого или браниться загробным голосом, а первый, горбун, – щипать другого за коленку. Пусть сталкиваются и чередуются разные типы; пусть они плачут, гоняются друг за другом, повторяя на все лады «Ай!» да «Ой!»; пусть отдают Богу душу.
Учителя будут входить в класс, всякий раз прибегая к новым ухищрениям. Однажды утром учитель появится с повязкой на лице, будто у него болят зубы. На другой день у него раздуется щека, словно его отдубасили. Сняв шляпу, он покажет на сверкающем лысиной черепе красную шишку размером с яблоко, живописные фурункулы, бубоны и бинты. Пристально взглянув на учеников, он примется расхаживать по классу – серьёзный, рассерженный, печальный, грустный, романтичный, глупо влюблённый в больную водянкой учительницу или безответно влюблённый в жирафиху. Пусть учитель будет хромым, или косым, или кривым, или неопрятным. А платить этим учителям будут соответственно степени их природного уродства.
Чтобы приучить учеников искренне потешаться над всеми так называемыми серьёзными вещами, учителя должны обладать особыми талантами и умением влиять на юные сердца и неопытные умы.
Больная водянкой трижды шумно выдохнет и замертво рухнет на стул. Тощая грымза с жирафьей шеей сдохнет, как саранча: свалится у стены ногами вверх, проскакав до того взад и вперёд через весь класс. Немало часов будет отведено на обучение мастерству корчить рожи, рыдать то так, то сяк, причитать на все голоса. На школьном дворе понарошку устроят похороны. Когда покойники получат последнее благословение, гробы откроют, и там окажутся сладости и игрушки для самых маленьких. А может оттуда выскочат сотни мышей – сначала белых, потом серых, потом чёрных. Найдётся, впрочем, и труп: для старших – из песочного теста, для малышей – из шоколада. Весело толкаясь, дети будут отламывать от него кусочки. А для самых старших гроб устрашающе взмоет в воздух, или его крышка приподнимется и из-под неё покажется нос, который тут же вытянется метра на два.
Самых отсталых, безнадёжно склонных к меланхолии, не способных ни на миллиметр проникнуть в глубь вещей, тех, кто смеётся редко и неумело – одним словом, дураков, – грядущие поколения сперва будут заботливо лечить, проводить с ними индивидуальные занятия, пробовать всевозможные средства, чтобы развить их. Затем их начнут изгонять, запирать в особых приютах, где будут расти и жить несчастные серьёзные люди.
Смерть близких и их страдания подарят вам мгновения самой большой радости. Задумайтесь: в эти минуты они добираются до истины и сообщают вам, как глубоко она скрыта. Становясь их отражением, вы убережёте истину от боли. Полагаю, что даже самый несчастный идиот, всю жизнь смотревший на всё чужими глазами, вспомнит в такие мгновения пыхтенье больной водянкой учительницы, конвульсии жирафихи, вой, крики и кривлянье своих учителей и тому подобное. Вспомнит похороны с улепётывающими мышами, вспомнит покойника, который раздувался, раздувался – да как полетит в небеса! Или те похороны, на которых он полакомился нежным пальчиком из песочного теста или глазом из карамели. О, вакханалии будущих похорон! Возвращения с кладбища – новые карнавалы; представления в больницах – театр грядущих поколений! Представьте, как будем счастливы и мы сами, и наши больные, привыкшие видеть вокруг себя лица, омрачённые смертной мукой, когда перед ними предстанут рассевшиеся на специальных скамьях для зрителей горбатые, кривые, косые, усыпанные бубонами дамы в декольте, глядящие на них в лорнет, и элегантные юноши – шелудивые, безносые, горбатые, кривые, – которые будут смотреть на больных и корчиться от смеха. Разве больные не почувствуют себя хозяевами радости, запрятанной в глубине их собственной плоти? Вся надежда на правильное воспитание юношества. Поэтому мы должны бороться против воспитания ошибочного и дурного. Долой уважение к другим, пристойное поведение, стройные тела, красоту, молодость, богатство и свободу! Иными словами, мы докопаемся до глубины всех этих вещей и обнаружим их суть, истину.
Смеяться, когда хочется, когда наш разум, наш самый глубинный инстинкт говорит нам, что мы имеем на это право, развивать эту способность – единственное божественное свойство человека. Я видел, как молодые люди, а ещё больше дети не могли сдержать смех при известии о несчастии, поразившем их семью или друзей. И если кто-то посмел упрекнуть этого юного гения, сбив его с пути истинного, по которому он инстинктивно делал первые шаги, – пусть для такого критикана воздвигнут гильотину, ибо радостное зрелище Вселенной не для его глаз.
Я утверждаю, что и в нынешней ситуации, когда человеческое сознание, сбитое с пути дурным воспитанием, перевернулось с ног на голову, даже самый серьёзный, самый зрелый человек, преодолевший невероятные жизненные невзгоды, если ему не захочется подставить кому-то подножку и если он и впрямь её не подставит, – не достоин победы. Отныне вся наша жизнь будет нескончаемой чередой подножек.
Юноши, пусть ваша подруга будет горбатой, слепой, кривой, лысой, глухой, косой, беззубой, вонючей; пусть машет руками, как обезьяна, и тараторит, как попугай… Именно такие создания – единственные, кто уже полностью использовал заложенный в них запас счастья. Не замирайте, глядя на красоту возлюбленной, если, к несчастью, вы находите её красивой. Вглядитесь поглубже, и вы обнаружите уродство. Не плывите, разнежившись, на волнах её духов, иначе в один прекрасный день вас ошеломит резкая вонь, которая и есть глубинная правда обожаемой вами плоти, в одно мгновение разрушив ваши хрупкие мечты и сделав вас узником горя. Не медлите, стараясь удержать краткий миг её и вашей молодости, иначе вы так и будете захлёбываться в море людской
