Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
class="p1">Весьма соблазнительная модель, однако эмпирические подтверждения вывода Карра немногочисленны и неоднозначны. Начнем с того, что есть данные, что веб-серфинг увеличивает объем рабочей памяти. И хотя некоторые исследования и в самом деле показывают, что «гипертексты» труднее запоминать – например, в ходе одного канадского исследования, проведенного в 2001 году, испытуемые, читавшие версию рассказа Элизабет Боуэн «Демон-любовник», снабженную множеством гиперссылок, потратили на чтение больше времени и чаще жаловались, что им было трудно уследить за сюжетом, чем те, кто читал старый добрый «линейный» текст, однако повторить этот результат не удалось. Нет исследований, которые показывали бы, что интернет подрывает способность узнавать что-то из книги, хотя у многих из нас возникает такое ощущение: один врач-блогер, которого цитирует Карр, сокрушается, что «больше не может читать “Войну и мир”».
Однако так называемые диджираторы – литераторы, разбирающиеся в компьютерном мире, – лишь отмахиваются от подобных заявлений. «Никто не читает “Войну и мир”, – писал Клэй Ширки, исследователь цифровых СМИ из Нью-Йоркского университета. – Книга слишком длинна и недостаточно интересна». Читающая публика все чаще полагает, что «священный труд Толстого на самом деле не настолько ценен, чтобы тратить время на его изучение». (Вуди Аллен эту проблему решил – прошел курсы скорочтения и прочитал «Войну и мир» в один присест. «Там было что-то про Россию», – заметил он впоследствии.) Длинные толстые романы мы читали только потому, что до появления Интернета жили в условиях дефицита информации. Теперь наши «циклы удовольствия» подключены к Сети, как заметил литературный критик Сэм Андерсон в своей статье 2009 года «Почему отвлекаться полезно», опубликованной в журнале New York с анонсом на обложке (Anderson, S., In Defense of Distraction). «Поздно возвращаться в спокойные времена», – провозгласил он.
Подобный эпатаж со стороны интеллектуалов огорчает Карра, поскольку, по его мнению, дает обычному человеку возможность убедить себя, будто веб-серфинг – достойная и даже лучшая замена углубленному чтению и другим разновидностям спокойных сосредоточенных размышлений. Однако Карр не преуспевает в том, чтобы разубедить нас. Ему не удается доказать, что компьютер делает нас глупее. Но, может быть, он сумеет внушить нам мысль, что компьютер делает нас несчастными?
Предположим, мы как преданные поклонники Аристотеля приравняем счастье к процветанию. Одна из моделей процветания – пасторальный идеал безмятежной созерцательной жизни. Карр утверждает, что «задумчивая тишина, свойственная углубленному чтению» воплощает этот идеал, и дает нам краткую историю чтения от изобретения рукописных книг до революции Гутенберга, после чего показывает, как эта революция породила «интеллектуальную этику» – набор нормативных утверждений о работе человеческого разума. «Чтобы читать книгу, человек нуждался в достаточно неестественном для него процессе мышления, требовавшем постоянного и непрерывного внимания к одному-единственному статичному объекту», – пишет он. Когда письменная культура сменила устную, цепочки рассуждений стали длиннее и сложнее, но при этом и понятнее. Новомодный обычай читать про себя, молча, привел к возникновению культуры библиотек, а уединенные кельи и монастыри стали достоянием истории и сменились огромными читальными залами. А миниатюризация книги, которую подхлестнуло создание карманного формата ин-октаво, введенного в обращение в 1501 году итальянским издателем Альдом Мануцием, вывело чтение за пределы библиотек в повседневную жизнь. «По мере того как наши предки приучали свой мозг к дисциплине, заставлявшей их следить за повествованием или аргументацией на протяжении нескольких страниц подряд, их мышление стало более созерцательным, рефлективным и творческим», – пишет Карр.
Напротив, цифровой мир соответствует совсем иной модели человеческого процветания – индустриальной модели гедонистической производительности, когда скорость ставится выше глубины, а задумчивое спокойствие уступает место потоку ощущений: «Интерактивность Сети обеспечивает нас новыми мощными инструментами поиска информации, самовыражения и общения с другими. Она также превращает нас в подопытных животных, постоянно нажимающих на нужные кнопки для того, чтобы получить очередную порцию социального или интеллектуального лакомства».
Что же больше соответствует вашему идеалу блаженства – углубленное чтение или активный веб-серфинг? Где бы вы предпочли поселиться – в Сонной Лощине или поблизости от информационной автострады? Казалось бы, разумно поискать золотую середину. Но Карр, похоже, считает, что обрести гармонию невозможно. Устойчивого равновесия между цифровым и аналоговым не существует. «Сеть привлекает наше внимание куда сильнее, чем когда-либо удавалось телевидению, радиопрограмме или утренней газете», – пишет Карр. Тайно перепрограммировав наш мозг и изменив сознание, Сеть победила нас – и мы пропали. Говоря об утрате автономии, Карр цитирует романиста Бенджамина Кункеля: «Нам не кажется, что мы добровольно выбрали, сколько времени и как часто будем проводить в Сети. Напротив, нам кажется, что… мы распределяем своё внимание совсем не так, как планируем или хотим».
Карр рассказывает, как сам пытался разорвать узы нервного цифрового мира и вернуться к вудиалленовскому состоянию созерцательного спокойствия. Они с женой переехали из «пригорода Бостона, где было слишком много взаимосвязей», в горы Колорадо, где не берет мобильный телефон. Карр удалил свой аккаунт в «Твиттере», приостановил членство в «Фейсбуке», закрыл блог, строго дозирует общение по «Скайпу» и другим мессенджерам, а «главное» – перенастроил электронную почту так, чтобы она проверяла новые сообщения раз в час, а не раз в минуту. Правда, признается он, такой режим «было сложно назвать безболезненным». Он вынужден признать, что цифровой мир – это «круто», и добавляет, что «не уверен, что теперь смог бы прожить без этой штуковины». Может быть, ему стоит просто научиться самоконтролю? Не задумывался ли он о том, чтобы отключить свой модем на ночь и отправить самому себе экспресс-почтой, как поступили бы на его месте некоторые интернет-зависимые? Ведь, как отметил Стивен Пинкер, «отвлекаться – явление не новое». Пинкер высмеивает представление, будто цифровые технологии опасны для нашего интеллекта или благополучия. Что сталось с наукой в цифровую эпоху? Разве она пришла в упадок? – спрашивает он. А как дела у философии, истории, культурологической критики? Они тоже процветают. Новые средства связи и информации появились не случайно, замечает Пинкер: «Знания растут по экспоненте, а возможности человеческого мозга и продолжительность бодрствования – нет». Как бы мы поспели за стремительным ростом интеллектуальных достижений человечества, если бы не было интернета?
Это открывает перспективы, радующие многих диджираторов. Возможно, Интернет может служить не просто дополнением к человеческой памяти, а ее заменой. ««Я практически отказался от попыток что-либо запомнить, так как могу мгновенно найти интересующую меня информацию в Сети», – признается Клайв Томпсон, репортер Wired. Дэвид Брукс в своей колонке в New York Times пишет: «Я думал, что мы стали знать больше благодаря волшебству эпохи информации, но затем понял, что волшебство эпохи информации дает нам возможность знать меньше. Оно снабжает нас внешними когнитивными прислужниками – кремниевыми системами
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
