В самом лучшем случае, — он говорил об этом так буднично, словно обсуждал с ней вчерашний скучный фильм, а не вопрос жизни и смерти. В животе расползлись ниточки холода.
— А что тогда в худшем?..
— А в худшем ты сразу начнешь ретранслировать, — его холодные, подернутые голубоватыми всполохами разрядов глаза уставились на девушку.
— А что в этом такого плохого? — Рин смущенно отвела взгляд. Разве это — не то, чего от неё добиваются? Поскорее начать ретранслировать, делать все эти штуки, которыми владел Алголь. Юноша, опустошив кружку с чаем, хмыкнул.
— Ты не умеешь контролировать это. Спроси у них, как погиб первый ретранслятор.
Повисла неприятная, напряженная тишина. Кажется, больше из него ничего не вытянуть — да и сказанного было более чем достаточно. Большего знать уже не хотелось.
— А… ладно, спасибо. Я пойду тогда, завтра рано вставать, — она встала и прошла в коридор, торопливо надевая обувь. Щелкнул замок, дверь бесшумно отворилась — девушка уже ступила за порог, когда за спиной снова раздался глубокий голос.
— Рин, присмотри за Эстер, пока меня не будет, — широкая ладонь легла на вздрогнувшее худенькое плечо. — Пожалуйста.
Обернувшись, девушка снова посмотрела на него — и кивнула. На губах её заиграла легкая улыбка.
***
— Ответьте на мой вопрос, только, пожалуйста, не надо сразу посылать меня к кому-нибудь другому, — Рин решительно взяла в осаду Чуйкова — опешивший ученый замер в кресле и непонимающе заморгал. — Я не хочу бегать по всему институту и искать кого-то, кто скажет правду. Пожалуйста, Петр Иванович.
— Вы не перестаете удивлять старика, юная леди, — он вытер морщинистый лоб, расплывшись в неловкой улыбке. — Хорошо, и в чем вопрос?
— Вы ведь знаете что-нибудь про первого ретранслятора?
— Ну, положим, знаю.
— Можете мне сказать, как он умер? От чего… — Рин, потупив взгляд, покраснела. Идиотский вопрос, как ни погляди. Старик тяжело вздохнул. Стараясь не замечать уставившихся на неё коллег, девушка настойчиво смотрела на него и ждала ответа.
— Мда, на меня, значит, свалил, вот же паршивец, — пробормотал он и снял очки. — Давненько это было. Лет пятнадцать назад, или даже больше. Я тогда был младшим специалистом в группе с Громовым и Шварцфельдом, занимались постулированием новой науки, изучали ретрансляцию. Интересное время, что ни день — то открытия… я тогда не мог дождаться нового дня, почти не спал — так рвался на работу. Это было время великого.
— Ближе к делу, профессор, — подал голос Кузнецов. Отчего-то хмурый, с перепачканным лицом, он стоял возле капсулы, скрестив руки, и строго смотрел на них. Рин поежилась.
— А ты не торопи, Володя. Такие вещи вспоминать нелегко, — Чуйков на секунду замолчал и почесал нос. — Короче, работали мы, не покладая рук, по шестнадцать часов в день. И Альфа — с нами. Каждый день с ним отрабатывали то жидкостное дыхание, то влияние процита, то выводили законы ретрансляции… Ну и короче напоролись мы на проблему, когда проводили тесты на пиковые нагрузки. Ну, Альфа начинал ретранслировать, на полную, а мы пытались установить потолок, максимум, на что он был способен.
— Тогда еще не открыли излучение ретрансляторов, — негромко добавил доктор Штерн. Чуйков кивнул: — Еще не открыли. А все эти тесты у нас шли в лаборатории, под Воронежем. Место уединенное, спокойное… полигон рядом. И на полигоне — зона испытаний для ретранслятора, наспех построили. Короче, Альфа выходит на пиковую мощность — мы смотрим по приборам и сравниваем — в прошлый раз выше была. Громов сказал, может из-за того, что процит давно вводили, надо по новой ввести. Ввели свежую порцию… Альфа и так на тот момент приболел, а после заправки совсем сам не свой стал.
— В смысле? Он с ума сошел? — Рин, с любопытством и напряжением следившая за рассказом, вздрогнула от поползших по телу мурашек.
— Нее, не то, — помотал головой Чуйков. — Показатели как взбесились, выход энергии вырос, причем резко, хаотично. Сердцебиение, энцефалограмма, проводимость — всё изменилось. А Шварцфельд говорит, давай дальше, запускай тест… и Громов согласился. Альфа начал ретранслировать. Ну и тут смотрим, что-то не то. Энергия вышла за контролируемую зону, расплавился контур катушки, датчики сгорели. Смотрим в окно — вся испытательная зона светится, будто кто прожекторы включил, а в центре — Альфа, корчится от боли… До сих пор в ушах его крик стоит. И до конца жизни будет.
Голос старика дрогнул, он стиснул охваченные мелкой дрожью пальцы и продолжил. — А потом что-то случилось, никто так и не понял, что. С небом и землей творилось что-то неладное, все горело, даже камни. Энергия пошла изнутри, что ли… Альфа загорелся, и вся лаборатория вместе с ним. Заживо сгорал. А мы сидели, смотрели… и ничего не могли сделать. Ни-че-го.
В лаборатории повисла тишина. Рин с ужасом представляла себе эту картину, и раз за разом вспоминала смерть матери. Перед глазами стояла стена огня и тени, мечущиеся по склону холма, словно черти, пляшущие в дьявольском хороводе.
— А на следующий день, когда все удалось потушить, нашли только расплавленные вольфрамовые вставки с костюма и горку пепла. Мы потом назвали это пожаром процита, — Чуйков закрыл глаза и помассировал виски, пытаясь расслабиться.
— А с этим пожаром совсем ничего поделать нельзя было? — выждав несколько секунд, сдавленно прошептала Рин. Чуйков, не открывая глаз, помотал головой. — А что тут поделаешь… Через четыре года еще один ретранслятор сгорел в Ирландии. Тоже пожар процита. Прямо во время летных испытаний, на глазах у всех, в небе. Ни взрыва, ничего — полыхнул как белый фосфор и рухнул вниз. Упал, правда, в реку, потом тело выловили, изучили. За полторы минуты пока он падал, выгорели все мягкие ткани, вместе с костюмом.
— Так и не выяснили, из-за чего? — теребя щетину, спросил Кузнецов. Густые брови его хмурились, нависая над глазами как два козырька.
— Да черт его знает, что и отчего у них там происходит. Горят, и всё. То ли от перенапряжения, то ли от усталости, то ли просто не могут контролировать такую энергию, — раздраженно ответил он и встал с надсадно скрипнувшего кресла. — Всё, хватит ворошить прошлое. Мы тогда ничего не знали. Сейчас другое время. Кстати о времени, Рин, давай-ка в капсулу. У нас куча работы сегодня…
— Хорошо, — девушка послушно направилась к капсуле. Ученый проводил ее взглядом — дверь беззвучно закрылась, слившись с матово-белой облицовкой.
— И все-таки, профессор, что там было-то? — сохранявшая молчание все это время, взволнованная Кира Вайнер подошла к ученому. Тот нервно жевал губу, пальцы упорно барабанили по столешнице.
— Есть вещи, которые нам пока знать
