Остапенко резко отчитал офицера и объявил ему выговор.
С этого дня и началось. Молодые офицеры старались обходить сурового начальника штаба стороной. Избегали попадаться ему на глаза и командиры рот, иначе подполковник Остапенко обязательно найдет повод придраться, а то еще начнет экзаменовать по той или иной статье воинского устава.
Как заместитель секретаря парткома полка, Дынин однажды попробовал заступиться за молодого коммуниста-офицера, которого Остапенко распекал при подчиненных. Начальник штаба вспылил: «Вы что же, товарищ майор, против уставной требовательности?»
Вскоре начались тактические учения. Полк отражал натиск превосходящих сил «противника», затем, перегруппировавшись, контратаковал. Контратака перерастала в наступление. В самый разгар боя командир полка решил ввести в действие второй эшелон — третий мотострелковый батальон. Майору Дынину, исполнявшему обязанности командира, начальник штаба подполковник Остапенко передал боевой приказ. Ознакомившись с ним, Михаил Львович понял, что расчет времени сделан неверно, без учета сложной и противоречивой тактической обстановки. Доложив об этом командиру, он начал выдвижение подразделений на указанный рубеж.
— Увеличьте скорость движения! — резким тоном приказал начальник штаба полка.
Выслав вперед два боевых разведывательных дозора, Дынин повел батальон во фланг выдвигающемуся резерву «противника». Анализ обстановки и рельефа местности подсказывал ему, что «неприятель» не даст возможности совершить скрытый маневр — зайти ему во фланг. Он наверняка выслал на промежуточный рубеж сильный заслон. Миновать боя с ним никак нельзя. А это, значит, дополнительная потеря времени.
— «Ястреб-1»! Я — «Ястреб»!, — вызвал Дынин по радио командира первого разведдозора. — Проверьте рощу в квадрате 76.
Одного взгляда на топокарту хватало, чтобы понять, насколько удобен для засады этот небольшой лесной массив. Если здесь заранее оборудовать огневые позиции, пристрелять танки и пушки, можно за считанные минуты уничтожить их батальон.
Не успел Дынин подумать об этом, как в наушниках танкошлема раздался доклад командира разведдозора лейтенанта Васильцева.
— «Ястреб»! Я — «Ястреб-1»! Обстрелян из квадрата 76 противотанковыми орудиями. Веду бой. Отхожу за насыпь дороги.
— Понял. Свяжите «противника» огнем. Каковы его силы?
— По интенсивности артиллерийского и пулеметного огня — не менее усиленного взвода.
Значит, засада, подумал Дынин. Если ввязаться в бой, придется потерять минут двадцать, а то и все полчаса. Задачка… А время поджимает… Надо обойти рощу слева.
— «Ястреб-2»! Я — «Ястреб»! — вновь вышел в эфир Дынин. — Слушай приказ. Обойти квадрат 76 с севера, связать огневым боем «противника», обеспечить мое беспрепятственное продвижение вперед! Как понял?
— Задачу понял: зайти в тыл «противника» и огнем с места прикрыть ваше выдвижение на указанный рубеж.
— Поняли правильно. Выполняйте!
Дынин все же сумел вывести батальон на указанный рубеж к указанному времени и атаковать во фланг главные силы резерва «противника».
На разборе учений командующий войсками округа «поднимал» командира полка, а затем подполковника Остапенко за допущенные просчеты в организации разведки и связи, за слабое управление подчиненными. «Штаб все время отставал в подготовке данных командиру для принятия решения, — говорил генерал-полковник. — Лишь инициативные, смелые и тактически грамотные действия командиров батальонного звена, в частности майора Дынина, позволили полку выполнить поставленную задачу».
Когда все офицеры разошлись, подполковник Остапенко долго еще сидел в зале, где проходил разбор. Дынин понимал, что ему сейчас нелегко. Несколько минут Михаил Львович стоял в дверях, намереваясь подойти к начальнику штаба, посидеть рядом. Но что-то удержало его от этого шага.
Вечером за ужином Дынин рассказал жене о том, что оставил Остапенко в таком подавленном состоянии одного. Увидев в глазах Клавдии Александровны укор, предложил:
— Может, сходить к нему и пригласить на чай? По себе знаю, как нелегко после критики. А каково ему с таким самолюбием?
— Как знаешь, Миша. Но я бы не оставила его одного в такую минуту. Ой, смотри!
Дынин подошел к окну, проследил за взглядом жены. Сквозь сумерки он увидел подполковника Остапенко. Он почти приблизился к их дому. В нерешительности остановился, закурил. Постоял и, швырнув в траву сигарету, пошел обратно.
…И вот теперь, через столько лет, ему вновь предстояла встреча с Остапенко. О нем Дынин никогда никого не расспрашивал. Слышал, что в одной из частей округа служит такой, начальником штаба… Но тот ли это Остапенко, не знал.
— Товарищ полковник, государственная граница, — вывел из задумчивости Дынина водитель, рыжий долговязый ефрейтор Иван Нефедов. Был он родом из Клайпеды, но ни слова по-литовски не знал — когда ему было всего три года, родители переехали на постоянное место жительства в Калининград. До службы в армии Иван Нефедов ходил в море на траулере, ловил атлантическую сельдь. Пустыню он не любил и нещадно страдал от жары. За пять часов марша он выпил две фляги воды, и тужурка его была мокрой от пота.
— Вижу, Нефедов. Остановитесь у ближнего шлагбаума! — приказал Дынин.
Пока командир роты со своим заместителем по политчасти оформляли необходимые в таких случаях документы, полковник Дынин вызвал к себе секретаря комсомольского бюро роты. Сержант Степан Шуйский подошел, представился. Михаил Львович спросил:
— А скажите-ка, комсомольский секретарь, кто у вас отличился на марше?
— Младший сержант Понков и ефрейтор Мазниченков, — ответил Шуйский. — Мы о них листовку-«молнию» выпустили.
— Это хорошо, что листовку. А что дальше намереваетесь делать?
— Через десять минут состоится митинг, на котором еще раз напомним комсомольцам об их интернациональном долге, о необходимости политической бдительности и боевой настороженности. Выступят лейтенант Чернущенко, я тоже. Своим опытом боевой работы в Афганистане поделится младший сержант Понков.
— Добро. Можно и мне пару слов сказать?
— Рады будем вас послушать, товарищ полковник.
…Через час колонна пересекла Государственную границу СССР. По обе стороны дороги простиралась такая же, как и в Туркмении, глинистая песчаная земля. И все же это была другая земля. Из-за каждого бархана, каждого валуна могла брызнуть огненная очередь. Ударить из засады, внезапно. Неприятное ощущение — когда в тебя целятся, а ты этого не знаешь. Ни уклониться, ни спрятаться. И не привыкнуть. Можно только преодолеть в себе предательский холодок страха. Собрать в кулак волю и делать свое дело так, будто и нет направленных в тебя, в твоих товарищей черных душманских стволов.
— Справа разрушенный колодец и развалины глиняного дувала. Проверил, засады нет, — доложил по радио командир дозорной машины сержант Шуйский.
— Понял. Будьте внимательны! — Дынин переключил рацию на «прием». Подумал: молодец комсорг!
Комсорг… Дынин опять вспомнил, с какой любовью и уважением в годы войны бойцы говорили: «Наш комсорг!» Сам он стал комсоргом еще в сороковом, до войны. Это было в Одессе. Кто из тамошних мальчишек не любил море? Из школы — к морю. И перед школой, пусть на десять минут — к морю. У него с другом Павликом был туда свой маршрут. Быстро они тогда
