Клима вытаскивают на свет, и меня начинает трясти еще больше. Губы дрожат. Сердце сжимается. Становится невыносимо больно.
Среди всех ран и ссадин, что ему нанесли, я практически не могу распознать лица.
Падаю на колени и ползу к нему. Только мне не позволяют этого сделать. Держат и смеются. Громко хохочут.
Один из этих уродов выливает на Клима ведро воды и пинает в бок.
Мы сталкиваемся взглядами. Я вижу заплывшие от полопавшихся капилляров белки.
– Начинай.
Грубый голос позади отдает команду. Я хочу обернуться, чтобы увидеть, кому он принадлежит, но не успеваю. Те, кто секунду назад держали меня, не позволяя двигаться, начинают рвать на мне одежду.
Тот, что справа, сдавливает горло. Перед глазами от недостатка кислорода проплывают темные круги.
– Нет! Нет! – шепчу из последних сил, чувствуя мерзкие прикосновения к своему телу.
Я стараюсь вырваться, но не могу. Замечаю, что Клима в это время ставят на колени и заставляют смотреть на все происходящее.
52
Клим.
В ушах застревает ее крик. Ее крик и собственная беспомощность. Я же обещал, что теперь с ней все будет в порядке. Обещал, что смогу защитить. В глазах встают слезы. Они вывернут ее наизнанку у меня на глазах, а потом выпустят пулю, если она не умрет раньше, от болевого шока. Меня больше не тронут. Оставят в живых.
Я лично был свидетелем такой казни. Стоял и ничего не мог сделать. Равно как и сейчас. Это наказание за предательство. Наказание за то, что я был не тем, за кого себя выдавал.
Седой не прощает подобного. Только вот найти меня здесь без помощи конторских – нереально. Значит, кто-то сливает. Поэтому Артём тянул с тем, чтобы вытащить меня отсюда. Хотел убить двух зайцев. Поймать крысу и накрыть Седого с поличным.
Не зря Линёв в последнее время все чаще выходил на связь и откровенно говорил обо всех дальнейших действиях в отношении меня. Расписывал все в деталях, но не вытаскивал из этой дыры. Завтраками кормил.
Я, как и ожидалось, стал пушечным мясом. Впрочем, я стал им сразу, как только попал в систему.
– Смотри, Клим, смотри, – морщинистая рука ложится на мое плечо, – это твоя вина. Ты мразь, которая даже не может постоять за свою женщину.
Сплевываю кровь и молюсь только об одном. Пусть Линёв уже будет в городе.
– Не-е-е-е-т!
Крик Луизы прокатывается по пустому помещению и эхом разносится по этажам заброшенной стройки. Суки начинают рвать на ней одежду, лапать. Заваливают на пол.
Прокусываю губу и дергаюсь вперед, на что получаю удар битой под дых.
– Не трогай ее, слышишь? Седой! Не трогай. Шкуру с меня живьем сними, я знаю, тебе нравится, – кашляю и давлюсь собственной кровью, – только не трогай ее. Прошу тебя.
Седой хлопает в ладоши, и его шестерки останавливаются.
Лу отползает от них. Смотрит затравленно куда угодно, но только не на меня.
– Клим, Клим, Клим, – эта тварь с усмешкой потирает руки. – Ты же знаешь, как я наказываю неверных. Парни, продолжайте, – он смеется мне в лицо.
Шавки подаются к Лу, а помещение заполняется дымом.
Дымовая граната крутится волчком на бетонном полу.
Начинается перестрелка. СОБР работает быстро.
Чисто на ощущениях ползу в сторону Лу.
– Луиза, – ощупываю руками ее тело. Она в сознании, но у нее сильнейший шок. – Ты меня слышишь? Узнаешь?
Протаскиваю и укладываю нас за недостроенную стенку. Так, чтобы не задели пули.
– Моя девочка, скажи что-нибудь, – голова становится тяжелой, я понимаю, что еще немного – и меня выключит. – Все закончилось.
Она прижимается ближе. Плачет. Ее трясет.
Они не успели ей ничего сделать. Только разорвали одежду.
– Я хочу домой, – шепчет, – отвези меня домой.
Прижимаю ее ближе к себе и уже где-то вдалеке слышу голос Линёва. Батарейки садятся. Меня вырубает.
* * *
Перед глазами белые стены больничной палаты. В себя прихожу не сразу, какое-то время балансирую на грани реальности и сна.
Сознание проясняется медленно. Меня швыряет из прошлого в настоящее. Как наяву вижу все, что со мной происходило в последние годы. Яркие, четкие картинки урывками плывут перед глазами. Затягивают в прошлое.
Вижу ее дом, ворота и кованый витиеватый забор выше меня на три головы. Лающие псы и охрана.
– Луиза! Выходи! – ору как потерпевший, подначивая овчарок лаять еще громче. – Лу-и-за!
Кто-то из охраны просит меня пройти в дом. Они меня знают. Я бывал здесь сотни раз.
– Отвали, – отталкиваю «черный пиджачок» и продолжаю орать: – Лу-и-за!
Вокруг глухая ночь. Небо затянуто плотными тучами, яркая луна прячется за ними.
Я стою в одной футболке, куртка валяется в машине. Температура воздуха болтается где-то у нуля. В руке бутылка бренди, а в голове полный крах. Там болото. Склизкое, мерзкое, мокрое. Я практически не отдаю отчета своим действиям.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем она появляется на улице. Час, два или пара минут.
Лу шагает по вымощенной камнем дорожке. На ней пижамные штаны и теплая осенняя куртка цвета розовой сладкой ваты.
– Клим, – таращится на меня как на призрака, – ты пьян? Боже. Пошли в дом.
– Нет, выходи гулять, Луиза. Выходи, – не перестаю орать.
Она тогда вышла.
Выныриваю из этого марева. В голове мутно. Первое, что делаю, вырываю из руки катетер.
С койки поднимаюсь с трудом. Но все, о чем могу думать, где Луиза. Как она, что с ней? Я должен ее увидеть.
В углу на стуле лежит спортивный костюм. Переодеваюсь. Каждое движение дается с болью. В зеркале, что висит на стене, мельком вижу синяки и кровоподтеки, которыми раскрашено тело.
В коридоре пусто. Передвигаюсь, держась за стенку. Так добираюсь до ординаторской. Там, конечно, начинается медсестринская паника. Меня хотят вернуть в палату, но мне плевать. Я должен ее увидеть.
