Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Даша торопливой скороговоркой, то и дело сбиваясь, начала почему-то с того, как три месяца назад в Бункере появился Джек. Как показал ей его, Кирилла, письмо и сказал, что нужно пробраться в хранилище, подобрать и изготовить реактивы.
– Это ведь правда? – почему-то всхлипнув, уточнила Даша. – Это ты попросил?
– Конечно, – с трудом поспевая за сбивчивым шепотом, кивнул Кирилл. – Чего ты плачешь?
Даша снова всхлипнула.
– Они сказали… Вадим с Еленой… Сказали, что Жека – вор! Что он меня обманул, и тебя адапты обманули, даже Герман! И сейчас тоже говорят… Что это – вероломство. – Даша снова всхлипнула. – Джек и Сталкер ушли, как только подлечились. Они… Джек сказал, на фиг такое счастье. И меня к тебе не пускают.
– Что-о? – оторопел Кирилл. Непонятно, от чего больше – от «на фиг» из уст Даши, или от «не пускают». – Почему не пускают?
– Не знаю, – оглядываясь на дверь, прошептала Даша, – непонятно всё… Ой! Идет кто-то. Я потом… – и, спорхнув с кровати Кирилла, выскользнула из палаты.
Очень вовремя – на пороге появился Григорий Алексеевич.
– Кирюша, – негромко окликнул он, – ты спишь?
Кирилл не отозвался. Подождал, не шевелясь и не открывая глаз, пока Григорий Алексеевич подойдет к нему. Тронет лоб, поправит капельницу, проворчит что-то себе под нос и уйдет.
Информации было слишком мало, а мозг слишком утомлен для того, чтобы ее обрабатывать. Надо отдохнуть, сейчас он все равно ни до чего не додумается. И Кирилл снова провалился в сон – тот же самый, из которого его выдернула Даша.
Сон был мерзкий. Кирилл скакал верхом, стремясь догнать тех, кто ехал впереди, во сне это было почему-то очень важно. Но конь пробирался, будто сквозь густой кисель – с каждым шагом все медленнее и натужнее, с трудом переставляя копыта, а у Кирилла не было сил его погонять. Мучительно, до крика, болели руки, ноги, бока – продвижение становилось все медленнее, и те, кто ехал впереди, оказывались все дальше и дальше.
Они бросили меня, – с ужасом, покрываясь испариной, понимал Кирилл, – они не хотят останавливаться! На горизонте полыхал рассвет. Из расступившихся облаков выплывала хохочущая Аврора.
«Я же говорила, тебе меня не достать! Ты увязнешь! Не доберешься до цели. Никогда не доберешься!»
Кирилл метался и стонал – до тех пор, пока появившийся в палате Григорий Алексеевич снова, покачав головой, не ввел ему обезболивающее.
***
После Дашиного визита – показавшегося, когда начал соображать, дурным сном, – Кирилл, тем не менее, настойчиво принялся расспрашивать Григория Алексеевича и медперсонал о том, что происходит. И почему нельзя позвать в Бункер если не адаптов, то хотя бы Германа. Взрослые на это в один голос твердили, что Кирилл еще слишком слаб для дискуссий. Основная миссия «малыша» в нынешнем состоянии – не волноваться и набираться сил. В конце концов, для того, чтобы настоять на своем, Кириллу пришлось взбунтоваться.
Почувствовав себя в один прекрасный вечер достаточно окрепшим для того, чтобы самостоятельно добраться до туалета, он решил, что время пришло. И твердым голосом объявил зашедшему навестить Григорию Алексеевичу, что не выпьет больше ни одной пилюли и не позволит ставить себе ни уколы, ни капельницы – он уже достаточно в уме для того, чтобы распознать нейролептики. И для того, чтобы их введению в свой организм воспротивиться.
Григорий Алексеевич только головой покачал. А Кирилл, разглядывая доктора, подумал, что выглядит он, как говаривали адапты, «так себе». За три месяца его отсутствия Григорий Алексеевич здорово осунулся и даже как будто постарел.
– Ты и в самом деле планируешь сопротивляться? – сочувственно поинтересовался врач. – Очень глупо, не ожидал от тебя. Нас ведь больше, а ты пока еще слаб, как котенок. Справимся и силой лекарства введем.
Небрежность тона, которым это было произнесено, вдруг до боли напомнила Толяна. Кирилл почувствовал, что закипает.
– Возможно, – прикладывая немало сил к тому, чтобы не нагрубить, согласился он, – со мной по-всякому справлялись.
Медленно – пальцы пока еще плохо слушались – расстегнул больничную сорочку. Спустил ее с плеч, демонстрируя Григорию Алексеевичу исполосованную спину:
– Видели же, наверняка? Их тоже было больше. Желаете уподобиться?
Удар достиг цели – Григорий Алексеевич задохнулся от негодования.
– Что ты… Как ты можешь так говорить?!
Кирилл, надеясь, что сумел не дрогнуть лицом, пожал плечами:
– Вы же можете угрожать.
Он снова надел пижаму и откинулся на подушку, мимоходом подумав, что год назад забился бы в покаянной истерике от одного только подобного тона из уст ли Григория Алексеевича или любого другого обитателя Бункера – неважно.
Сейчас себя виноватым не чувствовал. На войне – как на войне. И от души надеялся, что разгневанный Григорий Алексеевич не заметил, насколько тяжело даются пациенту даже эти простые движения – от того, что пришлось шевелиться, замутило, и палата поплыла перед глазами.
Кирилл терпеливо переждал, пока кружение закончится. Уточнил:
– Так как, созовете консилиум? Или мне еще и голодовку объявить?
Григорий Алексеевич долго укоризненно посмотрел на него. В этот момент Кирилл впервые увидел на лице врача выражение, которое потом, на протяжении разговора, так бесило – снисходительной жалости.
– Бедный ты мой, – непонятно вздохнул Григорий Алексеевич. – Как же тебе мозги-то вывихнули… Ладно. Хочешь – поговорим. Ты, вижу, и впрямь окреп… А насчет голодовки – позавтракать не желаешь для начала? Поверь моему опыту, на сытый желудок общаться приятнее.
Думал Кирилл недолго:
– Не желаю. Спасибо.
Немедленно проснувшаяся при слове «позавтракать» утроба настоятельно утверждала об обратном – верный признак того, что он действительно выздоравливает, – но Кирилл слишком хорошо помнил о том месте, откуда сюда прибыл. Где еда не всегда содержала в себе только питательные вещества… Черт его знает, чего могут в кашу или в кисель подмешать, еще нахреначат успокоительного по доброте душевной. Обойдемся без завтрака, не развалимся.
Должно быть, эти мысли ясно отразились на его лице. Потому что Григорий Алексеевич снова горько вздохнул.
– Н-да… Не думал, честно скажу, что все настолько плохо… Ну что же, жди. – И вышел.
***
На протяжении разговора Кирилл не раз вспоминал свои слова, сказанные Рэду в приюте: «Герман-то тебя, в итоге, выслушал! Хоть сначала оглушить пытался. А у нас… Драться со мной никто не станет, конечно. Но и слушать никто не хочет».
Чувствовал себя человеком, вынужденным изобретать доказательства того, что он не верблюд. Все утверждения разбивались о твердое и, самое противное, снисходительное неверие. Никто из окруживших его людей – Сергей Евгеньевич, Григорий Алексеевич, Вадим с Еленой – ничего не желал ни слышать, ни понимать.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
