Часть девятнадцатая. Настоящую трагедию обозначающая
Глава 19
Не было бы счастья
— Я те дам!
Новый глиняный горшочек разбился о стену на локоть выше моей головы. Очень надеюсь, туда мама и целилась.
— Ишь что удумал!
Следующий снаряд полетел в Серого.
— Замуж ей!
Ещё одна тарелка. Дорогая была посуда… Папа её из Торжка вёз, бережно укутав в собственную рубаху. Если мама не пожалела её расколотить, значит, серьёзно настроена.
— А больше никуда тебе не надо?!
Вчерашние щи с грохотом полетели на пол.
— А то я дорогу покажу!
Толстый рыжий кот, решивший обосноваться на печке по осенним холодам, оказавшийся в руках вопящей женщины, в ужасе сжался в комок. Комок полетел в окно.
— Ишь, женилка у него отросла!
В Серого полетела ещё одна чашка. А я-то думала, посуды в доме больше не осталось. Эдак и до праздничных тарелок добраться недолго.
— Да я тебя к дому на версту не подпущу!
Кажется, тарелки наконец-то закончились. Или просто мама притомилась. Мы с Серым стояли смирно, боясь издать лишний звук. Но держались за руки — немое подтверждение непоколебимого решения.
Нет, ну надо же! Как будто я сильно замуж рвусь. Она же эту песенку и затянула — я только подхватила да жениха в дом привела. Наименее неприятного. Как послушная дочь, из двух зол выбрала третье.
— Замуж ей?! Рано тебе ещё замуж!
Я опешила. Вчера, в том же самом теми же словами я убеждала Настасью Гавриловну, а та со мной не соглашалась. И вот женский норов в действии: сегодня она передумала, а меня считает неслухом.
— Мамочка, — осторожно начала я, — но ты сама меня замуж хотела…
Женщина, обессилевшая от крика, опустилась на скамейку.
— Ну что ж ты думала-то столько? Я же тебя спрашивала, люб-не люб тебе друг твой.
Мама махнула на нас рукой. Серый удивлённо уставился на меня, стискивая ладонь своей:
— Спрашивала? Так а ты что?
— А что я? — я захлопала ресницами, — конечно, сказала, что нет!
Друг, то есть жених, возмущённо засопел:
— То есть как это не люб?!
Я замялась. Ну вот как объяснить, что ещё вчера утром я на него и не смотрела как на мужчину? Друг и друг. А стоило задуматься, как всё в миг переменилось. И уже иначе смотрю в эти серые с искрами глаза, иначе за руку держу, целую…
— Да я тебя вообще терпеть не могу, — подтвердила я, — потому и замуж выйду. Чтобы жизнь испортить.
— Это любовь, — обречённо заключила мама, хватаясь за голову.
Серый, не менее меня удивлённый столь неожиданной сменой настроения, тихонько выпроводил «невесту» на улицу и остался наедине с Настасьей Гавриловной «обсудить любопытное предложение или погибнуть героем».
Я вышла за порог, а закрывающаяся дверь грубовато подтолкнула меня в спину. Ну и ладно. Ну и не очень-то хотелось. Тайны у них. Думают, мне больно любопытно. Я уверенно направилась к развесившей ветви липе, заглядывающей аккурат в окна кухни. Мне и снаружи всё прекрасно будет видно.
Ствол дерева боги специально создавали для баловства непослушных детей. Во времена, когда мы с Петькой и Гринькой были не разлей вода, частенько, оседлав нижние толстые ветки, устраивались здесь, жевали испечённые накануне пироги. Густая листва скрывала неслухов от посторонних глаз, и мы знай хохотали, когда недовольные праздным безделием чад родители бегали туда-сюда, пытаясь разыскать детей. Страшно вспомнить: когда я забиралась на эту липу в последний раз, у меня ещё были два друга. Теперь остался один, да и тот заявил, что не желает быть другом, а желает мужем. Я горестно вздохнула и схватилась за ветку. Путаясь в юбках, чудом поднялась на сажень и, к своему величайшему позору, оступилась и с воплем рухнула вниз. Да, видать, возраст уже не тот, чтобы по деревьям лазить.
