— Где воздушный наблюдатель? — громыхал между тем Оттобальт. — Где обещанные отчеты о продвижении дракона по территории Вольхолла? Где секретные донесения от этого, как его? Который глотает?
— Полиглота, ваше величество, — подсказал Сереион.
— Полиглота? — удивился король. — Ну надо же! Впрочем, я так и сказал. Где, я спрашиваю, отчеты и донесения?
Из темного угла выступил министр Марона:
— Мы тратим огромные суммы на содержание твоих помощников, Мулкеба. И где отдача?
Маг, насупившись, молчал.
— Что говорит ведьма Свахерея? — настаивал Марона.
— Молчит, — признался Мулкеба. — Да я ее вообще упустил из виду: я тронный зал облагораживал под руководством этой старой ве… ее величества Гедвиги. Никакая Свахерея у меня в голове уже не умещалась. И дракон улетучился, как предутренний сон. Я вообще, если хотите знать, забыл о его существовании.
Присутствующие тяжко вздохнули. Конечно, следовало примерно наказать проштрафившегося чародея, но ведь и сами они испытывали те же самые ощущения: полную потерю памяти и утрату сознания, которое включалось спорадически и совершенно независимо от желания самих действующих лиц; трагическое мироощущение, при котором, кроме Нучипельской Девы, ни о чем другом думать уже не получалось; постоянное чувство сильнейшей усталости, буквально измождения — и абсолютная невозможность расслабиться. Если подытожить все эти симптомы, их можно изложить одной фразой: «Господи! И когда же я сдохну?» (копирайт на этот крик души у цирковой лошади).
Никакие драконы в этой собачьей жизни предусмотрены не были.
— Если ваше величество позволит, — робко начал Сереион, — я бы постарался незаметно улизнуть из замка и попытаться предпринять кое-какие неотложные меры. Но для этого нужно, чтобы кто-то прикрывал мои тылы.
— Можешь рассчитывать на своего короля протянул ему руку Оттобальт. — Да, я не могу смело, с поднятым забралом выступить против своей тети, но я еще помню, что такое крепкая мужская дружба. А если у тебя выйдет мне помочь…
— Приложу все силы, мой повелитель, — искренне пообещал гвардеец.
— Я на тебя надеюсь.
— Пойду вызывать Свахерею, — пробурчал Мулкеба. — Как появится, скручу в бараний рог и отправлю отыскивать дракона.
— А я, — молвил главный министр, зараженный этим вирусом всеобщего самопожертвования, — а я пойду к ее величеству королеве-тете с финансовым докладом и некоторыми предложениями по экономии средств, вложенных в праздник. Надеюсь, что на какое-то время ее величество будет нейтрализована.
Король обвел влажным взглядом трех героев, которые стояли перед ним. Да нет, что там герои — мифические персоны. Такие деяния служат основой для эпоса, сказаний и легенд. Подобные подвиги никогда не стираются в памяти народной. И он ощутил острую необходимость быть достойным этих великих людей.
— Тогда, — произнес он торжественно, — я не женюсь по тетиному выбору. А сам найду себе невесту, и не теперь же, а когда сердце прикажет.
Трое придворных воззрились на него в немом благоговении.
Наши современники воскликнули бы: «Bay!» или еще того одобрительнее — «Ну, молоток!»
Высунувшись из люка, как солдат из-за бруствера во время шквального огня противника, майор фон Морунген пытался как-то контролировать продвижение танка по подземным лабиринтам Хун-Чи. Из танка торчала только русая макушка, испуганные глаза и кончик орлиного аристократического носа. В руках он судорожно сжимал самодельную карту — результат совместного творчества немецкого танкиста и пушистого хомякоподобного рудокопа.
Клаус оправдывал свою репутацию доброго духа машины. Он вел танк так, словно они находились в ровнехоньком чистом поле ясным днем.
— Единственное, что меня по-настоящему беспокоит, — доложил он Морунгену, — это чтобы сей прекрасный коридор однажды не сузился настолько, чтобы стать недоступным для нашего великана.
Дитрих встревожился:
— Я уточнял ширину этих лабиринтов, и они сказали, что проблем не будет, если мы, конечно, не заблудимся и не свернем куда-нибудь в боковой ход.
Генрих на мгновение прильнул к смотровой щели заднего обзора и ужаснулся:
— О том, что мы оставляем позади себя, даже подумать страшно. Прямо стена из пыли и дыма. Бедные рудокопы — они не смогут пользоваться этими коридорами еще как минимум неделю.
Ганс вздохнул:
— Да, с вентиляцией у них тут неважно — несколько отсталая технология шахтостроения.
— А чего вы хотите? — вмешался в разговор Треттау. — Они же не закупали у нас надлежащего оборудования. Откуда им знать о высоких технологиях?
Генрих с удовольствием пожевал орех:
— Бог его знает — может, податься после войны в коммерсанты? Открою магазинчик на Ляйземеербузенштрассе, буду возить в Германию экзотические товары из России, как испанцы — из Америки. И муттерхен наконец перестанет переживать из-за моего будущего.
Морунген сильнее высунулся из люка: и чуть не врезался головой в каменный свод:
— Размечтался! После этой войны наверняка будет другая, на новом континенте. Возможно, в Австралии или в той же Америке.
— Как говорят американцы, запишись в армию — и увидишь мир! — невесело пошутил Вальтер.
Генрих протянул Гансу новый крака-тус:
— Да уж, более дешевых предложений по части туризма не найти.
— Почему же, — возразил Келлер. — Еще более дешевый вид туризма был у гребцов на галерах, правда, страну выбирать не приходилось.
Морунген не глядя пошарил в танке требовательной рукой, нащупал чье-то плечо и потряс его, давая понять, что ему тоже хочется орехов, он устал слушать, как смачно поедают крака-тусы его подчиненные.
— Нам тоже выбирать не приходится, — заметил он. — Но мы — солдаты великой нации, и нас это почему-то должно только радовать. Мы, как рабы на галерах, плывем, куда скажут… — Тут он понял, что глаголет нечто странное, чего ни в коей мере не одобрил бы отдел пропаганды, и поспешно добавил: — Мы несем всем народам свободу от предрассудков и политической ереси, вот.
Хотя магазинчик на улочке Тихого Залива… Это там, где на углу кондитерская «У Стефана»?
— Она самая, — вздохнул Генрих. — С самыми лучшими в Европе яблочными пончиками и ванильным суфле.
— Наверное, я старею, — признался барон. — Но отчего-то я разделяю твою ностальгию по яблочным пончикам.
Генрих хотел было возразить, что эту ностальгию майор разделял всегда, даже тогда, когда непосредственно лакомился означенными пончиками, запивая их декалитрами кофе с молоком.
Вдруг послышался торжествующий вопль Клауса:
— Герр майор, впереди мелькнул яркий свет! Кажется, это выход на поверхность!
