У того горло полностью пересохло, он секунду пытался сглотнуть, наконец, хрипло вымолвил:
– Очередной нацист, как и прочие. Знаешь, что потом было?
Марти, выпучив глаза, бессмысленно тряс головой.
– Потом, Марти, дружище, Роза сунула мне пистолет.
38
Джефф Монтгомери запарился в черном дождевике поверх темных джинсов. Неудобно, но надо. Еще до окончания ночи холодный фронт столкнется с колоссальной массой жаркого воздуха, взвоет ветер, температура понизится на двадцать градусов, хлынет дождь. Каждый добропорядочный миннесотский мальчишка знает, когда надевать дождевик.
Лично ему хочется, чтобы холодный фронт поторапливался. Нынешний апрель объявлен самым жарким в истории, и, хотя сам он против жары ничего не имеет, растения, любящие прохладу, страдают. Другая проблема в том, что такая жара часто кончается грозой с градом, о чем даже думать не хочется. Уже плохо, что завтра придется возиться в грязи, а от мысли о побитых градом молоденьких нежных ростках просто с души воротит.
Странно, что он так тревожится о растениях, когда несколько месяцев назад не отличил бы звездчатку от древесной гортензии. Ему суждено было стать инженером. Отец всю жизнь наставлял его на этот путь. Потом родители умерли, вместе с ними умерла мечта о колледже на Востоке. Остается слушать какие-то курсы в Миннесотском университете, работая у Мори и Лили Гилберт.
От миссис Гилберт Джефф узнал о растениях больше, чем на любых курсах, вошел во вкус и даже сам не понял, как попался на крючок.
Полюбил работать с землей, с почвой, проводить в пробирках анализы на содержание питательных веществ, решая, чего и сколько добавить к той или иной рассаде. Видно, так проявились инженерные склонности. Впрочем, приятно и руками копаться в земле, чувствовать ее под ногтями, видеть в чашечке тюльпана утреннюю росу, новый побег, пробившийся из аккуратного надреза, сделанного острым ножом на еловом стволе. Если бы по завершении миссии кто-то ему гарантировал исполнение единственного желания, он пожелал бы вечно работать в этом самом питомнике, учиться у миссис Гилберт, может быть, даже купить его, собрав когда-нибудь деньги.
Удивительно, как обернулись события: страшное потрясение от гибели родителей нечаянно привело его в то самое место, к той жизни, для которой он предназначен.
Окружающие питомник улицы пустуют. Наверно, окрестные жители тихо сидят у телевизоров, ожидая торнадо и предупреждения взбудораженных метеорологов, что пора прятаться по подвалам. Все, кроме него, конечно. Он не может позволить себе испугаться портящейся погоды, поскольку исполняет миссию, а миссии порой бывают гораздо опасней любых ураганов.
Джефф уже трижды обошел квартал, убеждаясь, что вокруг нет ничего необычного. В кустах не прячутся вооруженные люди, единственная приехавшая патрульная машина стоит на прежнем месте на стоянке, и, главное, миссис Гилберт дома, в безопасности.
Он слегка вздрогнул от далекого громового удара, нервно рассмеялся, зажал рот ладонью. К этой минуте небо почернело, на западе засверкали паутины молний, заряжая электричеством воздух, раскаты грома становились все более зловещими. Боже мой, потрясающе! Джефф Монтгомери, робкий тихоня, шнырял почти в полной тьме, деловито и зорко вглядываясь в тени, непривычно взволнованный потенциальной опасностью.
Дойдя до живой изгороди у питомника, он прижался к теплице и начал медленно, дюйм за дюймом, двигаться по стене. Крутил головой во все стороны, внимательно присматриваясь в поисках чего-нибудь подозрительного, держась в укрытии. Нельзя допустить, чтобы его заметили, – если мистер Пульман или полицейский увидят, всему конец – прикажут собирать вещички или, хуже того, случайно пристрелят. Следует соблюдать максимальную осторожность.
Нисколько не удивительно, что в такой момент вспоминается все, что сделали для него Гилберты – платили вдвое больше, чем в других питомниках, оплачивали учебу и даже квартиру, когда по первым числам месяца у него бывало плоховато с деньгами. Конечно, миссис Гилберт не рассчитывает на отдачу, но когда-нибудь он с ней расплатится до последнего дайма. И это лишь самое малое, чем можно ее отблагодарить.
Джефф с тайной дрожью понял, что уже проник на территорию питомника и его пока никто не заметил. Здорово, черт побери. Может быть, стоит бросить учебу и поступить в ЦРУ.
В последний раз Марти Пульману казалось, будто кто-то щелкнул выключателем и начисто отключил сознание, когда он сидел на холодном бетоне стоянки, глядя на умирающую жену.
Тогда он испытывал самые разные чувства, которые сменяли и вытесняли друг друга: недоверие, бешенство, потрясение и, наконец, безмерное горе. Джек прав со своей дурацкой аналогией насчет Элвиса – мир пошатнулся, непонятно, где верх, а где низ, где конец, где начало. Можно ли запросто отмахнуться от мысли, что боготворимый и обожаемый человек, стоявший на недосягаемой высоте, о которой мечтать даже нечего, был таким же грешником, как ты? Может быть, даже хуже, рассуждал Марти, если смотреть в количественном отношении. Глупые мозги стремятся отвлечься, подсчитывая убитых Мори людей за те годы, когда он еженедельно по воскресеньям обедал вместе с зятем-копом. Почувствовав ярость, вскипавшую из-за такого предательства и обмана, Марти чуть не расхохотался. Действительно, какая разница между убийством нацистов и убийством парня, убившего твою жену?
Неудивительно, что ты его так любил. Одного поля ягоды.
Джек несколько последних минут не произносил ни звука, то ли давая Марти время усвоить услышанное, то ли ожидая кардинального вопроса, который тот почти боялся задать.
Итак, Роза Клебер выстрелила в свою очередь в старика, упавшего за стойкой в охотничьем домике, и сунула пистолет Джеку.
Что ты сделал? Что сделал, черт побери?
Джек пьяно рассмеялся, и Марти осознал, что спрашивал вслух.
– Не сдюжил. Ударил ее по руке, пистолет упал на пол. Знаешь, старик, она просто взбесилась. Хотя не так жутко, как папа. Он буквально орал на меня, приказывая стрелять в «нацистского ублюдка», по его точному выражению, и я только тогда впервые смутно догадался о происходящем. Может, выстрелил бы, будь он в мундире эсэсовца, пытал какого-нибудь беднягу… Не знаю. Но я в тот момент не видел перед собой нациста. Видел только мертвого расстрелянного старика.
– Ты в него не стрелял.
– Господи, Марти, конечно нет. За кого ты меня принимаешь?
– Не знаю, Джек. Ты меня до сих пор удивляешь.
– Проклятая семейка полна сюрпризов, правда? – язвительно заметил Джек. – Так или иначе, по дороге домой папа мне рассказал, чем они много лет занимались, об Освенциме рассказывал такое, чего я никогда не слышал, рассуждал о сыновнем долге, завещал продолжать его дело, требовал довести до конца, если сам не успеет до смерти, господи помилуй.
