Жду тебя завтра в особняке ровно в два.
Черт.
– Кэролайн, ты дома? – зову я.
Ответа нет. Орландо запрыгивает на кровать, издав «мрроу», и обнюхивает мое лицо. Я чешу мягчайшие впадинки за его ушами, и он громко мурлычет. По крайней мере с ним я могу вести себя нормально, даже если ни с кем больше не могу. Я думаю, не объяснить ли Пенелопе письмом, что на самом деле произошло, но для этого требуется больше наглости, чем у меня сейчас есть. Я вымоталась.
ОТ: [email protected]
ТЕМА: Re: Нужно поговорить
Конечно. Увидимся завтра.
Я знаю, у меня есть основания злиться на Адама за то, что он не сказал о сексе с Минди, но я не могу себя заставить почувствовать злость. Я не хочу на него сердиться. У меня нет сил гневаться на еще одного мужчину за то, что он спал с другой женщиной. Если я призову Адама к ответу, это будет означать, что я его отталкиваю. Я уже вот-вот потеряю работу. Я не могу потерять еще и его.
Я не понимаю, почему Адам не сказал, что произошло. И не знаю, как сохранить работу. Я на грани слез, но слишком устала, чтобы плакать. Вместо этого я валяюсь, таращась в телек, пока мне не приходится дважды нажать кнопку «Вы продолжаете просмотр?». Адам звонит на середине серии «Закона и порядка», как раз, когда Оливия Бенсон допрашивает плохого парня. Он так и не ответил на сообщение, которое я послала за кофе с Минди – что-то бессмысленное про тайскую кухню, которую нужно заказать на вечер. Телефон орет четыре раза, практически вечность, прежде чем я набираюсь смелости ответить.
– Привет, – говорю я.
Он мнется на другом конце линии.
– Нам надо поговорить.
– Ты общался с Минди.
Это не вопрос.
– Да, она мне позвонила. Это… вау.
Я выдыхаю и сосредотачиваюсь на вытаскивании кошачьей шерсти из покрывала.
– Я приеду вечером, – говорю я. – Возьму еду навынос. И вина. Ты белого хочешь или красного?
– Не заморачивайся.
– Нет, правда, я не против что-нибудь захватить по пути.
– Правда, не заморачивайся, – тихо говорит Адам. Я не могу понять, какой у него голос. – Увидимся в семь.
Что-то в щелчке, с которым он отключается, вызывает у меня слезы.
Два часа спустя я стою перед его дверью с двумя коробочками дымящегося пад-тай и бутылкой красного за девять долларов – я шиканула. Зайдя, я привстаю на цыпочки, чтобы поцеловать его, но он не отвечает как раньше.
Я пытаюсь исполнить весь ритуал вежливого разговора: как ты, как прошел день, что на работе? Он отвечает односложно. Я не знаю, что сказать. Раскладываю лапшу по двум тарелкам и открываю вино – молча.
– Саша, нам нужно поговорить о Минди, – объявляет он.
Я протягиваю ему еду и бокал и сажусь рядом с ним на барный стул. Качаю фужер с вином.
– Почему ты не сказал, что спал с ней? – тихо спрашиваю я.
– Я думал, ты в курсе.
– Минди мне не говорила. Сколько мы про нее ни заговаривали – ты ни разу об этом не упомянул.
Адам смотрит на меня, открывает рот, потом закрывает.
– Прости. Я не знал, что ты не слышала. Как-то не всплывало. Для меня это ничего не значило. Просто секс.
Я слышала это раньше. До сих пор больно, второй раз подряд.
Он качает головой, накручивает на вилку немного лапши, отправляет в рот. Я рассказываю, что сегодня утром было в «Старбаксе». Я не хочу закапывать Минди этой историей, но мне нужно поделиться, как ужасно она отреагировала.
– Адам, я могу потерять работу. Минди в ярости.
Как ни странно, его это, похоже, не тревожит. Он отпивает вина и качает головой:
– Да нет, все в порядке. Она даже радуется.
– Она меня ненавидит. Она уже настучала в «Блаженство», и теперь меня вызывает Пенелопа.
– Когда она сегодня заходила ко мне на работу рассказать про ребенка, настроение у нее было хорошее, – говорит Адам.
Он улыбается. Погодите, он что, рад?
– Знаешь, странно, – продолжает он. – Я злился. Ну, Минди для меня ничего не значит. Хорошая девушка, но, понимаешь, никакой химии. И время не идеальное, и человек не тот. Но все мои знакомые осели и обзаводятся детьми. Я тоже этого хотел когда-нибудь. Просто все получилось не так, как я думал.
– Я не могу тебя представить с ребенком.
– Почему нет?
Он пожимает плечами.
Я оглядываю скудную мебель, маленькую кухню, две пустые коробки от пива, которые ждут, когда их отправят в переработку.
– Ты живешь на четвертом этаже без лифта. Представь, каково затаскивать сюда коляску.
– Я могу переехать, – просто отвечает он.
Я смотрю на кирпичную стену в поисках ответа, который поможет мне все это как-то осмыслить. Адам с юга. Там рано заводят детей. И тридцать три не так уж рано для отцовства. Но просто он… Адам. Он мой. И ребенок в это не вписывается.
– Это безумие, – говорю я, отпивая вина. Оно слишком сухое, и вкус слишком древесный, чтобы глушить залпом, как мне хочется. Я даже не умею выбирать алкоголь. Еще одно, чему Адам научился до тридцати, а я пока нет.
