Дверь расстегивается, и я без удивления смотрю на присевшего перед палаткой Элиана.
— Идем со мной, — зовет он.
И я иду.
* * *
Я никогда не видела звезд. Не так, как видит их Элиан. Я столького еще не испытала. А у него, похоже, есть опыт, о каком никто и мечтать не смеет, особенно я. Например, звезды. Элиану они принадлежат так, как никому другому.
Он не просто смотрит на звезды, но фантазирует о них. Его воображение создает истории о богах, войнах и душах странников. Элиан думает о том, куда отправится его душа после смерти и станет ли он частью ночи.
Все это он рассказывает мне в вышине, на склоне Заоблачной горы, когда кругом луна, ветер и заснеженная пустота. Экипаж спит, как и пагосская принцесса. Ощущение, что спит весь мир, и только мы — мы одни — наконец проснулись.
— Я еще ни с кем этим не делился, — говорит Элиан.
Он не о звездах, а о том, какими их видит. Они его тайна, как океан — моя, и когда он говорит о них, улыбка его сияет ярче этих небесных светил. А я когда-нибудь выглядела вот так? Сверкали ли мои глаза при мысли о доме? Омывало ли меня воспоминаниями, будто волной, преображая до неузнаваемости, как уже случилось однажды?
— Подозреваю, ты много чем ни с кем не делился.
Мы не говорим о Юкико или об их браке, который кажется столь же неотвратимым, как наша война. Мы вообще ничего не делаем, лишь притворяемся, будто впереди нас обоих ждет что-то иное, а не выбор из путей один кошмарнее другого.
Элиан вздыхает. Рука его замирает возле моей.
— Я думал, что почувствую что-то, когда найду кристалл.
— Триумф?
— Умиротворение. Но мы так близки, а я ощущаю ровно обратное. Словно боюсь момента, когда мы откроем купол.
Что-то зарождается в моей груди. Возможно, надежда.
— Почему?
Молчание Элиана красноречивее слов. Несмотря ни на что, он не желает нести ответственность за уничтожение целого народа, какими бы злыми нас ни считал. Я хочу ответить, что испытываю то же самое: страх, смешанный с тяготами долга. Хочу сказать, что не все мы рождаемся чудовищами.
Второе око Кето может уничтожить любого из нас, и, похоже, мы оба отнюдь не жаждем им владеть. Я раздумываю, не открыть ли Элиану правду, как будто она в силах переманить его на мою сторону, как он, кажется, переманил меня на свою. Но мысль совсем уж сказочная, ибо узнав, кто я, он никогда меня не примет. Я могу пообещать, что изменюсь. Или не изменюсь, когда стану прежней. Той, кем была и могла бы быть, если б не моя мать. Дело не только в хвосте вместо ног и чешуе вместо кожи — человечность преобразила меня гораздо глубже. Теперь я другая не только снаружи, но и внутри. Я ощущаю ужас от содеянного и непреодолимое желание начать все сначала. Стать королевой, которой, как мне кажется, всегда хотела меня видеть Крестелл.
Я поворачиваюсь к Элиану, позволяя снежинкам улечься мне на щеку.
— Как-то ты просил рассказать о сиренах то, чего ты не знаешь. Среди них ходит легенда, предупреждающая о том, что может случиться, если человек получит сердце сирены.
— Никогда о таком не слышал.
— Потому что ты не сирена.
— Как и ты. — Элиан копирует мой ироничный тон.
Я хмыкаю и продолжаю:
— Говорят, человек, забравший сердце сирены, станет невосприимчив к песне.
Он цинично изгибает бровь:
— Невосприимчив к песне мертвой сирены?
— К песне любой из сирен.
Не знаю, зачем все это рассказываю. Наверное, надеюсь, что если эта война не закончится, то Элиан, по крайней мере, ее переживет. Или хотя бы получит шанс.
— По слухам, сирены потому так быстро и обращаются пеной после смерти, чтобы такого никогда не произошло.
Элиан задумывается.
— И ты считаешь, это возможно? — спрашивает наконец. — Если я как-то умудрюсь вырезать сердце сирены, пока она не растаяла, то потом могу не опасаться попасть под их чары?
— Полагаю, это неважно, — отвечаю я. — Ты же все равно собираешься всех их убить.
Свет в глазах Элиана чуть приглушается.
— Я теперь понимаю, почему изначальные семьи не воспользовались кристаллом, когда его создали, — вздыхает он. — Геноцид не кажется верным решением, да? Может, смерти Морской королевы будет достаточно. И они сумеют остановиться. Может, даже Погибель Принцев остановится.
Я вновь поворачиваю лицо к небесам и тихо спрашиваю:
— Ты правда веришь, что убийцы могут перестать быть убийцами?
— Я хочу верить.
Этот голос не принадлежит самонадеянному принцу, которого я встретила не так давно. Элиан не тот, кто командует кораблем, и не мальчик, рожденный править империей. Он одновременно и первый, и второй. Он нечто среднее, и только я могу это разглядеть. Пробраться в ловушку между двумя мирами, где он оказался заперт.
От этой мысли на душе становится светло. Я отрываю глаза от звезд и вновь поворачиваюсь к нему, прижавшись влажной щекой к пропитанному снегом одеялу. Элиан так похож на моря, которые бороздит. Спокойный на поверхности и неистово бурлящий на глубине.
— Что, если я открою тебе секрет? — говорю я.
Он поворачивается ко мне, и от одного взгляда на него вдруг становится больно. Тело охватывает опасное томление, и я мысленно вновь и вновь подталкиваю себя все ему рассказать. Раскрыть правду и посмотреть, способны ли люди не только на месть, но и на прощение.
— И что тогда?
— Ты станешь смотреть на меня по-другому.
Элиан пожимает плечами:
— Значит, ничего не говори.
Я закатываю глаза:
— А если тебе нужно знать?
— Люди открывают секреты не потому, что кому-то их нужно знать, а потому, что хотят с кем-нибудь поделиться.
Я сглатываю. Сердце стучит так отчаянно, что его наверняка слышно.
— Тогда я просто кое о чем тебя попрошу.
— Сохранить секрет?
— Сделать одолжение.
Элиан кивает, и я забываю о том, что мы убийцы и враги и что он вполне может убить меня, когда узнает правду. Я стараюсь не думать о том, что Юкико смотрит на него как на трофей, ценности которого даже не сознает. Не думать о Морской королеве и предательстве. Не думать о своем человеческом сердце, вдруг пустившемся вскачь, и о морщине, что пролегает между бровями Элиана, пока он ждет ответа.
— Ты меня когда-нибудь поцелуешь?
— Это не одолжение, — медленно произносит он.
Лежащая возле моей руки ладонь исчезает, и становится холодно. Но в следующий миг Элиан касается моей щеки, обхватывает лицо, проводит большим пальцем по губам. Кажется, это худшее, что со мной когда-либо происходило, но и лучше уже ничего не произойдет. Так странно, что два эти чувства внезапно неразличимы.
