Реджина глубоко вдохнула, чтобы не разреветься.
— Спокойной ночи, малыш! Я позвоню тебе утром.
Реджина чувствовала на себе взгляд Дилана, который, сунув руки в карманы, ожидал, пока ее мать собирала сумку, журналы и Ника.
Они ушли.
Дилан продолжал стоять в ногах кровати, не сводя нахмуренного взгляда с ее лица.
— Ты добр к нему, — сказала Реджина.
Мускулистый и стройный, он был таким красивым и настолько же не соответствовал обстановке больничной палаты, как это кресло-качалка и веселенькие занавески. Но продуманные детали домашнего уюта в акушерском отделении не могли спрятать пикающих и мигающих приборов у ее кровати. Как и явное намерение Дилана все делать правильно не могло скрыть его неловкость.
Ее сердце дрогнуло от любви и раскаяния.
— Он будет по тебе скучать, — мягко сказала она.
Дилан пожал плечами.
— Мы увидимся с ним утром.
— Я имею в виду… когда ты уйдешь.
Он подошел к окну и посмотрел сквозь жалюзи на ночной залив. Казалось, он мучительно рвется туда. Плечи были напряжены, лицо скрывала тень.
— Я никуда не уйду. Я больше никогда не уйду от тебя.
Ее сердце бешено забилось. Лишь на какой-то миг — миг слабости — она позволила себе надеяться. Дала волю своему желанию.
Она перевела дыхание. Спокойно, Реджина! Дилан уже дал ей больше, чем любой другой мужчина е ее жизни. Он спас ее сына. Он пришел за ней, когда она была избита и истекала кровью. Он оказался рядом, когда ей отчаянно была необходима его поддержка.
Теперь она могла дать ему кое-что взамен. Кое-что, чего он действительно хотел. В чем нуждался.
Его свободу.
— Это не обязательно, — шепнула она.
Плечи его дрогнули. Он обернулся. Глаза его казались совсем черными.
— О чем ты говоришь?
Она задрала подбородок.
— Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным оставаться со мной, потому что я беременна. Таблетка, которую я приняла два дня назад, может сработать и через несколько недель. А ты будешь томиться здесь в ожидании… Это неправильно по отношению к тебе. Да и ко мне тоже…
Он прищурился.
— Я остаюсь не потому, что ты беременна.
Сердце ее бешено билось. Но она уже знала его. И знала себя. По крайней мере, она знала, чего хочет и чего стоит.
— Дилан, я люблю тебя, но мне не нужны одолжения. Я не хочу, чтобы ты оставался со мной из чувства долга, вины или…
— …ответственности?
Она, не обращая внимания на его слова и боясь, что утратит решимость, если остановится, продолжила:
— У нас не должно быть так, как это случилось с твоими родителями… Словно я пытаюсь удержать тебя против воли, а ты на меня обижаешься…
— Я не обижаюсь на тебя. — Отойдя от окна, он взял ее за руки. — Я не могу на тебя обижаться, Реджина. Я люблю тебя.
— Ох…
Слезы разъедали ей глаза, обжигали горло. Искушение поймать его на слове пронзило ее сердце, словно стрелой. Она сглотнула подступивший к горлу комок.
— Я тоже люблю тебя. Я люблю тебя таким, какой ты есть. И ничего другого мне не нужно. Я хочу, чтобы ты был именно таким, и ничуть не меньше.
Он нетерпеливо качал головой.
— Ты не поняла. Я и сам не понимал до сегодняшней ночи. С тобой я могу быть чем-то большим. Если я уйду от тебя, то покину лучшую часть себя самого. — Он целовал ее пальцы, сжимая их между ладонями. Он прижался губами к ее волосам, заставив ее затрепетать. — Всем, что я знаю о любви, своим сердцем, своей душой, своей жизнью я обязан тебе.
Он целовал ее в лоб, в брови, в щеки.
— Не требуй, чтобы я покинул тебя, — прошептал он. — Не требуй, чтобы я ушел. Этим ты вырвешь мое сердце.
Она зажмурилась и прижалась лбом к его рукам, державшим ее руки. Она почувствовала биение его сердца, мощное и неистовое.
И наконец позволила себе поверить…
ЭПИЛОГ
После вечеринки в честь шестидесятипятилетия Фрэнка Айви Реджина получила от благодарной Джейн Айви бутылку игристого сидра и налила себе бокал.
Шампанское, конечно, было бы лучше, но она была на девятой неделе беременности и не пила ничего такого, что могло повредить ребенку.
Сидр вспенился и брызнул ей на пальцы. Реджина со смехом отдернула руку.
— Осторожно, — сказал низкий мужской голос позади нее.
Сердце ее учащенно забилось. Она обернулась, и губы ее расплылись в улыбке.
В тени навеса для пикника небрежно стоял Дилан — высокий, смуглый, горячий. И глаза его улыбались ей в ответ.
— Дай-ка сюда!
Он поймал ее запястье и поцеловал мокрые пальцы, заставив Реджину содрогнуться от желания. Она тихо засмеялась и прижалась к нему.
— Что ты здесь делаешь?
— Тебе же нужна помощь, чтобы погрузить все это в фургон.
— У меня есть помощники. Твоя сестра здесь.
У другого края навеса Люси накладывала младшей внучке Айви шоколадное мороженое. Она действовала уверенно и ненавязчиво, но все было под ее контролем.
Реджина оглядела детей, бегающих вокруг столов, накрытых синими клетчатыми скатертями, кувшины с ромашками, смеющихся взрослых и удовлетворенно вздохнула.
— Хорошая вечеринка.
— Прекрасная, — согласился Дилан.
Он протянул ей руку.
— Пойдем со мной.
— Куда?
— На берег.
Пальцы на ногах сжались внутри ее простеньких туфель. Она понимала, куда он ее зовет. За последние несколько недель им редко удавалось остаться наедине. Но на сегодня работа была закончена, а Ник надежно пристроен у Антонии. Реджина получила от нового врача из клиники справку о том, что здорова, а Дилан смотрел на нее, словно она была для него солнцем, луной и целым миром, и все это в одном.
Она взяла его за руку.
— А сейчас не слишком холодно… для прогулок?
Дилан приподнял бровь.
— Я подумаю, что можно сделать, чтобы ты не замерзла.
Взявшись за руки, они прошли по травянистому склону и оказались на глинистом берегу. Крики и смех детей здесь заглушал шум прибоя. Земля мерцала и покачивалась у них под ногами, как море, сияла красными и золотыми оттенками, словно в небе пролилась огромная коробка с акварельными красками и они теперь капали на окружающий ландшафт. Стоял золотой вечер, когда в воздухе витает обещание осени и даже отъявленные скептики начинают верить в счастливый конец. Морская пена таяла у их ног.
