Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Дождавшись, пока стихнут короткие перешептывания и немного удивлённые возгласы, адмирал раздал капитанам и командирам листы:
– Здесь инструкции и подробные правила следования в караване вслед за ледоколом: скоростные режимы, дистанции, условные сигналы. Сии наставления вы должны выучить наизусть, как… как прилежные студиозы, – с совершенно серьёзным видом заявил Дубасов, – и, безусловно, выполнять, если хотите дойти до Тихого океана. Для изучения у вас есть двадцать часов здесь. Сутки… нет – полтора до Карских ворот. И некоторое время, пока нас будут пичкать углём немцы.
– Потом примете экзамен? – Игнациус стрельнул коротким взглядом в сторону Коломейцева, вспомнив свои перепалки с прикомандированным офицером-полярником.
И хоть вопрос был задан капитаном 1-го ранга исключительно осторожным тоном, Дубасов предположил скрытый сарказм, скорей на слово «студиозы». Хотел высказать что-нибудь резкое по этому поводу, но вмешался Коломейцев:
– Экзамен примет Арктика, господа.
– А пока всё, – холодно оборвал адмирал, увидев в дверях Престина, – все свободны. Точнее, занимайтесь своими обязанностями.
Дождавшись, когда все разойдутся, адмирал с вопросом посмотрел на капитана «Скуратова».
– Я передал им, – коротко известил тот.
– Что они сказали?
– Ничего особенного. «Будут думать».
«Чёрт, чёрт, чёрт! – Дубасов снова вернулся к разложенной карте. – Из-за этого “англичанина” и без того сомнительная секретность летит к чёрту!»
Адмирал в который раз обвёл карандашом кружок, примерно в 15 милях от входа в Кольский залив, где стоял британский крейсер. Тот самый, которого привёл на хвосте отряд броненосцев – «Бервик». Не стал паразит заходить в Александровск с «дружеским визитом». Понятно, по разным причинам. В том числе, видимо, потому, что не жалуют здесь англичан, тем более военных. После того что их головорезы тут учиняли во время Крымской войны. Люди помнят.
Чёрт! План, план! По плану немецкие угольщики должны были у Карских ворот разгрузиться и убираться восвояси. Лёд в проливе всё же какой-то имелся (по уверению капитана крейсер-бота) – нанесло ледяного крошева, прихваченного лёгкой, тонкой коркой, что даже «хромому» «Ермаку» по силам. Немцы если уж и захотят пошпионить – не полезут. Но «британец»! Вот этот может рискнуть. И тогда он увидит поджидающий за островом Вайгач ледокол пришельцев.
Мелькнула мыслишка: «Его бы, сукиного английского пса, взять да расстрелять из всех орудий да притопить самодвижущимися минами для верности. Но он даже на переходе (Небогатов заверял) и близко не подходил к отряду. А при сближении с “Авророй” намеренно держал дистанцию и вёл себя вызывающе, ворочая орудиями. Впрочем, не дай бог что – это ж война с Англией… А о выходе отряда его наверняка предупредят, есть достаточно способов, включая беспроводной телеграф и этих совсем как бы ни при чём норвежских рыбаков на шхунах, что отираются в гавани. И мимо него не пройти, тем более что ночи ещё такие короткие. С рассветом по дымам определит и догонит. Дилемма! Он не должен увидеть “Ямал”! Но как бы там не случилось, через двадцать часов отряд выйдет в море – слишком много на кону. Машина уже запущена».
Дубасов нервно пощипал ус, увидев, что Престин смотрит на него, отдёрнул руку – не смутился, просто не хотел показывать своего смятения. «Переговорить с господином Черто́вым лично? Пожалуй. Вдруг он что-нибудь предложит».
– Пойдёмте, – кивнул он капитану. Ещё раз прищурился на карту, окинул кают-компанию грустным взглядом: «Здесь мне уже нечего делать. Это уже не моя забота». И повторил, направляясь к выходу: – Пойдёмте!
Снаружи моросил мелкий, едва уловимый слепой дождь – совершенно белое, не греющее солнце мертвенными бликами ложилось на лоснящуюся мокрым палубу.
По трапам и мостикам броненосца громыхали башмаки матросов, слышались голоса команд и посвист боцманской дудки. Звякнули очередные склянки.
Доносились различные звуки и со стороны: гудки пароходов, работа паровой машины, проходящего мимо катера, окрики людей, с берега долетел колокольный звон.
Екатерининская гавань, наверное, ещё никогда не видела столько различных кораблей и судов разом – помимо бронированных туш и весьма немаленьких по размерам черноморских пароходов, воды залива буквально кишели различными баркасами, лодками, каяками, перевозящими мелкие грузы и просто зевак.
У правого борта броненосца качалась шлюпка со «Скуратова».
Вскормленные льдами
«Неизбежное зло цивилизации, фактически суррогат», – Андрей Анатольевич задумчиво глядел на медленно тлеющую в пепельнице сигарету.
«Ямал» шёл почти на полных двадцати узлах…
«Не то что трубка!» – продолжал мысль капитан.
На двадцати узлах под пронзительно белым полярным солнцем, по зелёной глади холодного моря…
«Трубка – своего рода ритуал, – он почти причмокнул в воспоминании, – набиваешь её прекрасным ароматным табаком, раскуриваешь, и… совсем другая задумчивость. Даже дым клубится по-иному. А эта в пепельнице – сама скурится (скурвится) до самого фильтра. Полуфабрикат».
Под белым полярным солнцем – выразительная красная широколобая надстройка, чёрные обводы корпуса с багровым подбоем ватерлинии, алая зубастая пасть. Ни дыма, ни парусов, только белый бурун в носу и длинная пенная полоса кильватера…
«Дешёвая одноразовая (на выброс) пластиковая посуда, – ползли дальше мысли капитана, – пыль-чай в пакетиках. А взять листовой, заварить, запарить – это же тоже целая церемония».
По зелёной глади, пересекая Баренцево море с северо-востока на юго-запад…
«Или взять электробритву – пошлость, – следовал нехитрой философии пятидесятилетний человек, – то ли дело напенишь щёки помазком и ж-жих, ж-жих, аккуратно снимаешь в удовольствие. В неторопливое удовольствие жизни».
На юго-запад, чутко сканируя радаром и лишь однажды немного уклонившись от курса, чтобы избежать встречи с каким-то парусником…
«А мы всё впопыхах, теряя эти привлекательные минуты бытия. Нам всё некогда, – почти подвёл итог мысленному спичу Черто́в, – хм… одноразовая жизнь урбанизированного общества. Насколько может оказаться по-житейски сочней размеренный архаичный быт начала двадцатого столетия? Да что там – правильней будет сказать девятнадцатого века».
Андрей Анатольевич по жизни был неспешным, даже медлительным человеком.
Прежде чем принять решение, он порой долго и дотошно обдумывал. И если это происходило на общих собраниях (совещаниях), его характерная неторопливость зачастую просто выводила коллег из себя.
Но даже будучи капитаном ледокола, управляя судном в далеко не простых условиях экстремального региона планеты, где всякое могло произойти, он никаких особых неудобств из-за этой свой основательности не испытывал. Всегда можно заранее спрогнозировать ситуацию или действовать по инструкции – удобному и проверенному документу, прописанному практически на все полярные сюрпризы.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
