Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
26 октября по завершении послеобеденного отдыха шестнадцать экипажей полка собрались на аэродроме у своих самолетов в ожидании команды на боевой вылет. Еще утром вернувшийся с задания воздушный разведчик доложил, что на Армавирском аэродроме немцы сосредоточили более 100 бомбардировщиков. А час спустя наши истребители сбили «фокке-вульф», летчики которого на допросе сообщили, что гитлеровское командование отдало приказ нанести бомбовый удар по Баку и Грозному в ночь на 26 октября, уничтожить нефтезаводы, к которым оно так стремилось и которые, судя по сложившемуся на фронте положению, теперь уже взять не представляется никакой возможности, лишить советскую технику топлива.
К моменту прибытия летного состава на аэродром в полк из Москвы прилетел представитель авиации дальнего действия генерал-майор Петрухин и поставил задачу нанести по вражескому аэродрому упреждающий удар. На бомбардировщики было подвешено по полторы тонны бомб, воздушные стрелки зарядили пулеметы, летчики проверили заправку баков топливом. Последние указания давал сам комдив Судариков, сухонький, энергичный генерал-майор с тонким пронзительным голосом, который было слышно не только строю, но и всему аэродрому. Генерал объяснял важность задачи, расхаживая вдоль строя, а за ним неотступно следовал заместитель подполковник Лебедь, высокий, краснолицый, рыжебровый офицер.
Судариков закончил свою напутственную речь и ушел на КП дивизии, где находился Петрухин, ожидавший из Москвы приказ на вылет. Прошло около часа, а комдив все не возвращался. Видимо, начальство ломало голову о времени удара. Надо было так подрассчитать, чтобы угодить в самый «час пик», перед взлетом фашистских самолетов.
Шел шестой час вечера, а команды на вылет даже разведчику погоды не поступало. Экипажам надоело ждать, и они потянулись к машине командира полка. Здесь же расхаживал и замкомдив подполковник Лебедь, начальническим взглядом посматривая вокруг, но оставаясь ко всему безучастным. Александр знал замкомдива еще до войны. Служил он в полку, командовал второй эскадрильей, правда, очень мало: вскоре его взяли в корпус инспектором по технике пилотирования. И вот уже в тридцать два года он замкомдив, подполковник. В свой родной полк он приезжал часто, летал с летчиками на проверку их техники пилотирования, на допуск к ночным полетам и в сложных метеоусловиях.
Александр в эту ночь должен был лететь осветителем цели – значит, взлетать первым, не считая разведчика погоды, и потому неясность со взлетом беспокоила его больше всего. Он подождал-подождал и тоже не выдержал – зашагал к командирскому самолету, благо он находился в сотне метров. Ваня Серебряный был уже там и рассказывал какую-то байку – летчики весело хохотали. Не смеялся лишь Меньшиков. Когда Серебряный кончил, подполковник озабоченно посмотрел на свои наручные часы и сказал с досадой в голосе:
– Если до восемнадцати не взлетим, можно будет снимать бомбы.
– Это почему же? – услышал его Лебедь и остановился около командира полка.
– Потому что после двадцати одного часа на Армавирском аэродроме ни одного самолета не останется, – уверенно ответил Меньшиков и пояснил: – Немцы – народ педантичный, во всем любят точность, даже на войне строго соблюдают распорядок дня. Ужин – ровно в девятнадцать ноль-ноль. В двадцать ноль-ноль – последние указания на полеты. Еще полчаса уйдет на подвеску бомб, проверку оружия и техники. Итак, взлет – в двадцать один ноль-ноль. От нас до Армавира три часа лету, вот и прикинь, когда нам взлетать.
«Действительно, – подумал Александр, – простая и убедительная арифметика, а начальство голову ломает…»
– Резонно, – согласился Лебедь. – Чего же ты молчишь? Надо пойти подсказать начальству.
– Пойти, – усмехнулся Меньшиков. – Начальство поучать что тигра щекотать…
Александр уважал Меньшикова, был за многое ему благодарен, считал его рассудительным, мудрым человеком, и такое умозаключение поразило его: решается судьба Бакинской и Грозненской нефти, а подполковника, видите ли, беспокоит, как бы не задеть самолюбие начальников.
– Н-да, – неопределенно протянул Лебедь, то ли осуждая Меньшикова, то ли соглашаясь с ним. И тоже усмехнулся: – Что ж, придется мне пострадать за общее дело. – Он надвинул фуражку на лоб, словно готовился к встрече с ураганом, и зашагал в сторону КП дивизии. И все, кто слышал этот разговор, видел Александр, были на стороне замкомдива. Лебедь вырос в глазах даже тех, кто относился к нему с неприязнью, особенно после того, как через несколько минут вернулся и дал команду экипажам на вылет.
Первым взлетел разведчик погоды, он пошел по отвлекающему маршруту, а спустя десять минут – Александр. Какой это его боевой вылет? Восьмидесятый, сотый? После гибели Риты и отца он не считал вылеты, летал и летал: на бомбежку Харьковского тракторного завода, где немцы наладили ремонт танков, на уничтожение переправ и железнодорожных мостов, скопление эшелонов на железнодорожных станциях, на воздушную разведку, на отвлечение огня ПВО противника, на освещение целей САБами и на многое другое. Он выпрашивал у Меньшикова самые сложные задания, и ни разу ему в душу не закралась тревога об опасности, будто не было ни вражеских истребителей, ни зенитных орудий. И удивительное дело – за полгода напряженной огненной страды ни один снаряд серьезно не повредил его машину, ни один истребитель не вышел на дерзкую неотразимую атаку. А сегодня, когда руководитель полетов скомандовал: «Сорок пятый, вам взлет!», – тревога холодком вдруг обдала сердце.
Александр понимал: лететь первым – не только большая ответственность, но и большая опасность. И первый, самый плотный, заградительный залп твой, и прожектора, и истребители… Правда, на его счету таких «первых» было около десятка, но в этот раз он испытывал какое-то напряжение, непонятное волнение. И штурман притих, слова не вымолвит; на земле ему сам черт не брат, а тут, видно, не до шуток И в самом деле – надо угол сноса рассчитать, ориентировку вести, следить, чтобы не подошел вражеский истребитель.
Небо быстро темнело, и вскоре непроглядная чернота окутала самолет. Южные ночи вообще темные, а эта была какая-то особенная, будто смолой все залили – ни звезд на небе, ни огонька на земле. Александр почти не отрывал взгляда от пилотажных приборов.
Через два часа впереди показалось зарево – линия фронта. Бомбардировщик благополучно пересек ее, углубился на занятую врагом территорию и, круто развернувшись, пошел на цель, чтобы сбить с толку посты воздушного наблюдения и оповещения: пусть думают, что это свои возвращаются с задания.
На небе в облаках появились просветы – светлячками замигали одинокие звезды.
– Командир, подержи, промерчик сделаю, – заговорил наконец Ваня Серебряный. И минуты через три радостно сообщил: – Порядок, командир, ветерок ангельский, 30 км, и как раз по курсу.
Александр на секунду оторвал взгляд от приборов и увидел вдали огни взлетно-посадочной полосы. Армавирский аэродром, где их полк тоже сидел перед тем, как эвакуироваться на Каспийское побережье. Фашисты не ожидали советских бомбардировщиков. Настолько были уверены в безнаказанности, что летали, как в мирное время, с полностью освещенным стартом. Подлетев ближе, Александр различил внизу два огонька, красный и зеленый, – аэронавигационные огни самолета. Он шел по кругу. Сделал четвертый разворот, и от него в сторону старта полетели желтая, потом зеленая ракеты. В ту же секунду на земле вспыхнул прожектор.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
