«Я — не бог, — пришла мысль, ощущавшаяся как послание. — Я не такой прозаичный».
«Я, — воля, и взор, и сила смертных, наделенных мощью бессмертных».
«Бойтесь меня».
Он чувствовал, как его естество тянется все дальше, и дальше, и дальше.
«Ненавидьте меня».
Теперь он нуждался в них. В последних из братьев. Он нуждался в Ктесии, Игнисе, Киу, Гильгамоше и Гаумате. Они были нужны ему здесь. Подле него.
«Жалейте меня».
Рубрика ширилась, ее ореол поднимался под железными тенями военных судов. Это было творение не годов, не веков, не тысячелетий, но самого бытия. Он накладывал заклятие всю свою жизнь, и теперь находился в конечной точке, в ее суммировании.
Рубрика… слово, что в древних преданиях означало «установленное правило». Императив. Повеление.
— Обновление, — промолвил он в тишину.
И реальность услышала. И подчинилась.
XXI
Начала
У Иобель ушли годы, чтобы достичь города. Когда инквизитор наконец узрела его — вздымающийся перед ней, будто пальцы коралловой раны в серебре и бронзе, — то поначалу не поверила, что он реален. Она просто стояла, пошатываясь, под палящим солнцем и синим небом.
Ее одежда превратилась в лохмотья. Синева ткани стала тускло-серой. Годы скитаний от горных пещер до пустынных равнин, от лишенного света мрака до яркого солнца — Иобель чувствовала каждый свой шаг и видела каждую смену солнца и луны. Большую часть этого времени она брела без какой-либо цели, слова Алого Короля почти стерлись из памяти. Она остановилась и опустилась на песок, не двигаясь месяцами, позволяя ночи и дню омывать ее.
Сколько времени миновало для Аримана с тех пор, как она прошла через Лабиринт? Годы? Дни, часы, секунды? Не больше, чем ему потребовалось, чтобы моргнуть?
Она думала о том, чтобы умереть, но подобные мысли не играли никакой роли, как и все ее попытки утопиться в зыбунах или вскрыть себе вены. У нее не было ни легких, которые она наполняла бы воздухом, ни крови, дабы увлажнить песок. Иобель не знала, кто она такая, но не могла умереть. Ни земля, ни странствие не позволили бы ей этого.
И она брела дальше, паломник без цели, а слова Алого Короля шли вместе с ней.
«Это начинается там же, где и все…» — разносился голос на ветру.
Она пыталась возвратиться по своим следам обратно к входу в Лабиринт. Горы были там же, иззубренные тени на краю мира, но они никогда не становились ближе, неважно, как долго она шла либо как долго всматривалась в них. Город раскинулся на противоположной стороне земли и неба. Иобель пыталась уйти от него, но всякий раз, стоило ей моргнуть или отвести глаза, а затем взглянуть снова, он оказывался там же.
«Это начинается с крови и вины, — говорило воспоминание. — Это начинается изнутри».
«Изнутри».
Она бросила попытки прогнать город из поля зрения.
«Разве это неизбежно? Есть ли у меня выбор? Зачем я послушалась Алого Короля?»
Она была инквизитором. Она существовала, чтобы совершать выборы, непосильные для всех прочих, — между возможностями ужасными и еще худшими.
«Ты — правосудие», — сказал он, но если она и была правосудием, то не помнила этого. Она просто была, осколок, затерявшийся во снах, удерживаемый упрямством и привычкой, а также в равной мере силой воли. Не стоило верить словам Алого Короля. У них был привкус змеиного яда и ощущение шкатулки с секретом, наполненной острыми лезвиями. Дели и возможности таились на каждом пути, какой бы она ни выбрала, и она была не вполне уверена, который из выборов именно тот, правильный.
«Если мне нужно остановить Аримана, как мне сделать это изнутри его разума?»
«Изнутри…»
И с этой мыслью город стал ближе, вырастая у нее на глазах. Она сделала шаг, не сводя с него взгляда, пока тот раскидывался за ближайшим барханом. Город вырос так, как будто один ее шаг был тысячей. Она ступила еще раз, и еще, и еще, и еще, каждое ее движение — размытое пятно, песок — клубящееся облако у нее за спиной. Башни поднимались все выше и выше. Солнечный свет заиграл на окнах и мостиках из бронзы, и вот она уже бежит, сама не зная почему, песок жалит ей глаза.
Иобель застыла. Ее босая нога стояла на мраморной ступеньке, приятно холодившей кожу. Дворец воспоминаний Аримана исчез. Ему на смену пришел город из черного стекла. Башни вздымались и опадали, словно разбивающиеся об утес волны. Мостики и каменные здания изменялись. В стенах распахивались и исчезали двери.
Мгновение Иобель колебалась, а затем начала подниматься по ступенькам. В конце лестницы ждали распахнутые двойные створки. Приблизившись, инквизитор увидела, что они висят на петлях, их черное дерево растрескалось и состарилось. Двери выглядели так, словно когда-то играли значимую роль, но оказались погребены под вещами куда более важными. Оказавшись у порога, она подняла глаза. Знания, изваянные в виде камней и опор, тянулись к далекому солнцу.
«Где это началось? — подумала она и поняла, что у нее в руке снова очутился обломок резного дерева. — Где все началось для Аримана?»
Иобель переступила порог и оказалась в прохладной тени. Она пошла по мраморным коридорам. Через окна, прикрытые сетками, струился солнечный свет. По плитчатому полу бежали трещины. Она проходила мимо створок из крашеного дерева, шероховатого железа и вихрящегося стекла. Каждая была отличной от других, каждая была уникальной. Она узнала коридоры и их холодный пыльный запах, пусть даже никогда раньше не видела ни одной из этих дверей. Чем дальше Иобель удалялась от входа, тем сильнее в ней разрасталось странное чувство уюта. Она уже бывала здесь прежде, это место было ей знакомо.
Инквизитор выбирала повороты не глядя, без раздумий поднимаясь и спускаясь по лестницам, но ни разу не сумела дойти до края города воспоминаний, — впереди были только новые коридоры и двери. И запах пыли времен.
Из-за дверей доносились звуки — голоса, крики, плач. Она узнавала их, ибо проходила эти этажи прежде. Она не глядела на деревяшку, которую когда-то дал ей мальчик у костра в пустыне. Теперь Иобель знала, что это такое. Ей стоило догадаться раньше.
По дороге она нашла несколько разбитых створок — некоторые без косяков, некоторые снятые с петель, некоторые расколотые надвое, словно от удара топором. Ни на одной из них не было резьбы в форме птиц или солнца, и она не нашла ни единой целой двери, которая бы сходилась с тем куском, что она сжимала в руке.
В конце пути оказалась черная створка, нашедшая ее первой. Иобель свернула за угол и увидела ее. Она была обсидиановой, ее поверхность — отполированной до зеркального блеска, без ручек или петель. Она словно манила Иобель к себе. Женщина ощущала позади нее что-то, от чего у нее по коже бежали мурашки и смывало мысли о том, что она делает. Она поняла, что стоит перед створкой, протягивая руку к ее жидко-черной поверхности.
