Генерал это понял и тут же услужливо достал порте ига ;т:
– Закуривай.
– Спасибо, – сказал Глеб, щелкнув зажигалкой.
– Но дело даже не в самой реституции… Пусть у Госдумы голова от нее болит. Наш случай предельно конкретный, но на нем отрабатывается сам принцип возвращения вывезенного в обмен на кредиты, которые во много раз превышают стоимость возвращаемого.
– Думаете, кредиты не придется возвращать?
– Простил же Запад кредиты, выданные Польше, простит и нам, никуда не денется.
– Ладно, вернемся к конкретике.
– Коллекция барона фон Рунге, о которой идет речь, хранилась в Смоленском краеведческом музее, где-то у них там в подвалах, в запасниках. Когда же именно ее потребовалось вернуть, обнаружилось, что из нее исчезли восемь картин. Но не просто исчезли, без следа… На их место в ящики были вложены восемь искусно сработанных подделок. Понимаешь, никто бы и не хватился пропажи, разве, может, лет через двадцать-тридцать, не случись оказия. Тут как раз наш президент встречается со своим другом Гельмутом Колем и обещает ему, что коллекцию барона вернут объединенной Германии, сделают, так сказать, жест доброй воли. И знаешь, никаких проблем. Тут же были даны поручения, коллекцию нашли, перевезли в Москву.
А когда пыль стерли в Пушкинском музее – там реставраторы над картинами колдовали – у одного из них возникло сомнение. Стали смотреть, сличать, проверять и установили, что восемь картин поддельные. И тут никуда не денешься, как ты понимаешь, Глеб Петрович, президент канцлеру пообещал, а слово президента не воробей, вылетело – держи.
– Где-то я уже об этом слышал.
– Наверное в теленовостях. И как ты себе представляешь, возвращает президент канцлеру коллекцию в торжественной обстановке, а там восемь подделок. Шум, гам, статьи ругательные, мол, русские не могут обеспечить сохранность чужих ценностей, а отдавать их не собираются, сгноят все в запасниках – варвары, таким и кредиты не помогут. Подорван престиж государства. Да и владелец коллекции, вернее, наследи и к барона, один из руководителей «Дойче банка», а именно этот банк пообещал дать кредит. Вот и смотри, какая каша заваривается: картины вернуть мы не можем, и президент, естественно, свое слово отменить не имеет права. Не возьмешь же назад обещание, данное перед телекамерами? Можно, конечно, сказать, что Дума уперлась, вернуть не позволила, но какой же он после этого президент?
– Да уж, – заметил Глеб, почесывая пальцами висок, – от таких новостей хочется назад, на панцирную сетку, за высокий забор.
– Вот и я думаю, что в психиатрической клинике спокойнее, на все вопросы можно корчить рожи и показывать язык.
– Не очень-то его там покажешь. Доктора строгие, сделают инъекцию – и будешь лежать, словно полено, в холодном поту, ни рукой ни ногой не шевельнешь.
– Надеюсь, тебе-то инъекций не делали?
– Не успели. Даже таблеток не давали, только витамины.
– Ну и слава Богу, – заулыбался Потапчук. – Так что ты обо всем этом думаешь?
– История, генерал, дрянь.
– Я и без тебя знаю, что история – хуже некуда.
Но мы должны найти настоящие картины, если они еще существуют…
– Погоди, погоди, Федор Филиппович, – Глеб сцепил пальцы, хрустнул суставами, – погоди, погоди… А почему всплыла именно эта коллекция, других, что ли, нет? От кого исходило предложение?
– Предложение, как ты понимаешь, исходило от германской стороны, наш президент, будь его воля, о реституции не вспоминал бы. Канцлер Коль назвал именно эту коллекцию. Коль – большой специалист в живописи?
– Думаю, незадолго до встречи с нашим президентом и он не подозревал о ее существовании. Наверное, наследничек барона, когда Коль обратился к «Дойче банку» с предложением выдать России кредит, прикинул, что он может кос о чем попросить канцлера, так сказать, услуга за услугу. Вот он и решил под это дело вернуть семейные ценности. Канцлер его просьбу перебросил нашему президенту. А тот, полагая, что с нашей стороны все в порядке, сверился со списком через своих помощников, те доложили: коллекция в наличии, находится в Смоленске, и он ответил Колю положительно, мол, да, вернем. Вот и получилась досадная нестыковка. Если бы президент не пообещал…
– Понятно, – протянул Глеб, – лучше бы он отдал золото Шлимана.
– Кого, кого? – насторожился генерал.
– Золото Шлимана, тоже у нас с войны хранится.
– А кто такой Шлиман?
– Археолог, который гомеровскую Трою раскопал, – ответил Глеб.
– Завидую я тебе.
– В каком смысле?
– Времени у тебя много свободного, книжки успеваешь читать.
– Мне про него Ирина рассказала.
– Вот видишь, у тебя времени хватает с женой поговорить.
– Не всегда, генерал, и вы это знаете.
– Хоть иногда-то у вас есть возможность пообщаться?
– Иногда есть. Послушайте, Федор Филиппович, я хотел бы получить документы по этому делу, все-, которые у вас есть.
– Не зря я всегда в тебя верил, – генерал откинулся в кресле.
Даже если бы сейчас в портфеле Потапчука зазвонил телефон, он бы не сильно огорчился. У него с души словно упал тяжелый камень: как-никак, поделил ответственность, перебросил часть ее на плечи надежного человека, который ни разу его не подвел. Глядя на лицо своего агента, на первый взгляд бесстрастное, генерал понял: Сиверову известно что-то большее, чем ему и всем его сотрудникам.
Откуда и каким образом, генерал понять не мог, а расспрашивать ему не хотелось, чтобы не разочароваться.
«Может, действительно, не в кабинетах начальства, а именно здесь, в этой квартире с потертой мебелью, которую не меняли уже лет пятнадцать, и разрешится это дело», – мелькнуло у него в голове.
– Знаешь что, Глеб Петрович, – генерал подался вперед, сдвинул к переносице седые брови, заглянул в глаза Сиверову, – времени у тебя очень мало.
– Что значит мало?
– Девятое число – крайний срок. Именно на этот день назначена передача ценностей. Скажи честно, ты что-то уже знаешь?
– С чего вы взяли, Федор Филиппович?
– Я увидел, как у тебя глаз блеснул.
– Ну, блеснул, и что из того? Дым попал, вот он и блеснул.
– Будет тебе, Глеб, меня старика обманывать!
– Какой вы старик, Федор Филиппович, просто притворяетесь.
– Да уж, притворяюсь…
– Старики на пенсии сидят, а вам сносу нет, как той машинке «зингер».
– Ну вот, дожили, сравнил генерала с какой-то швейной машинкой.
– Не с какой-то, а с классной. Кстати, Федор Филиппович, а вы знаете, что Зингер запатентовал?
