Остальные тоже проснулись, сонные и ворчливые. Умылись и оделись, напялили резиновые сапоги и пальто, поспешили вниз выпить первую освежающую чашку чая. Никто не разговаривал, если не считать тихих «спасибо» в сторону миссис Лав. Все спешили на работу.
И по-прежнему не разговаривали, когда вернулись к обильному завтраку. Но как только молодые здоровые аппетиты были удовлетворены, началась болтовня.
– Ева учит новую песню, – объявила Катя.
Девушки быстро поняли, что голос Евы был больше чем просто приятным. Он был совершенно необычным. Она пела на польском, а иногда на итальянском. На нем она не говорила, но начала изучать до войны. Они также знали, что, не будь захвата Польши, Ева изучала бы музыку в знаменитой Краковской консерватории. Даже Конни слушала ее, хотя, в отличие от всех, никогда не хвалила.
– Какую песню? – спросила Грейс. – Народную, оперную арию, любовную вроде «Не сиди под яблоней»?
– Нет, куда лучше, – строго пояснила Катя. Она еще не выучила все слова. – Давай песню Картошки Пита[15].
Даже миссис Лав рассмеялась:
– Молодец, Ева. Настоящая патриотка! Когда выучишь слова, я приготовлю на ужин что-нибудь из кулинарной книги Пита.
Поскольку картофель и морковь в изобилии росли на огородах, Картошка Пит и Доктор Морковка появились на экранах, чтобы убедить британских хозяек использовать их в различных блюдах. Миссис Лав уже попробовала готовить морковь с карри вместо обычной вареной, но с переменным успехом.
– Пожалуйста, не готовьте морковь или картофель на завтрак, – умоляла Лиз. – Ваша овсянка просто идеальна.
– У меня есть рецепт морковного джема. Как насчет овсянки с большой ложкой джема?
– Пора на работу, девушки, – вмешалась Грейс. – Миссис Лав шутит, Лиз. Правда, миссис Лав?
– Может, да. Может, нет.
Направляясь вместе с остальными на поиски Хейзела узнать, что тот скажет по поводу неожиданного снегопада, Грейс вдруг осознала, насколько проще и ближе стали ее отношения с миссис Лав. Напряжение, копившееся между ними в первые дни пребывания здесь Грейс, растаяло так же быстро, как этот снежок. И какова бы ни была причина оттепели, она была ей рада.
Поскольку Грейс, Лиз, Сьюзи и Катя работали в заросших высокой травой лугах далеко от дома, им дали с собой сэндвичи, фрукты и воду, и они вернулись в дом только в сумерках.
– Если повезет, ванная будет свободна, – вздохнула Грейс. – Лиз самая маленькая. Позволим ей искупаться первой?
– Я бы убила за чашку чая, – призналась та и озадаченно вскинула брови, услышав, как Катя испуганно охнула.
– Она не имела в виду буквально, Катя, – засмеялась Сьюзи. – Как это называется, Грейс?
– Не знаю, есть ли специальный термин. Просто выражение, полагаю.
Катя расслабилась и стала смеяться.
– О, в Польше тоже есть выражения. Но поскольку ты не знаешь языка, не могу их привести. Пойдем. А то я, как Лиз, готова убить за чашку чая.
Они пришли почти последними, и первый чайник уже успели опустошить, но миссис Лав заваривала второй.
– Для всех, кто хочет, есть вкусный пирог. И, Лиз, для тебя есть письмо, открытки для Сьюзи и Бет, и…
Она оглядела собравшихся девушек.
– Правда, Бет еще не пришла. Катя, боюсь, для тебя ничего. Грейс, для тебя два письма и открытка – прелестный снимок коттеджа в Озерном крае.
– Мне очень жаль, Катя, – прошептала Грейс, забирая почту. Лиз с видимым удовольствием читала свое письмо.
Грейс узнала почерк на конвертах. Пытаясь успокоить сильно бьющееся сердце, она взглянула на открытку с красивым коттеджем под черепичной крышей.
Дорогая Грейс!
Спасибо, что написала. Нет, я не здесь, но правда, это было бы чудесно? Когда-нибудь увидимся.
Надеюсь, ты здорова.
С любовью, Дейзи.Несмотря на преследовавшие ее неприятные мысли о незаконности собственного рождения, Грейс улыбнулась. Дейзи вспомнила, как они мечтали путешествовать, когда станут старше. Они стали старше, но возможность упущена.
Она взглянула на письма. От Джека. Но не пронумерованы. Непонятно, какое было написано раньше.
– Я захвачу их наверх, если не возражаете, миссис Лав.
– Лучше сначала выпить чашку чая с пирогом.
– Я сейчас вернусь, – пообещала она.
Наверху Грейс по состоянию конверта определила, какое выбрать первым. Похоже, это написано более пяти месяцев назад.
Дорогая Грейс!
Сегодня был хороший день. Я получил от тебя два письма, написанные с разрывом в несколько недель. Полагаю, они следовали за мной по всей стране, и я стараюсь не злиться, потому что их своевременное прибытие должно стоять последней строчкой в списке неотложных дел важных начальников. Конечно, те, кто ждет писем, очень хотят, чтобы последняя строчка стала первой. Вряд ли ты представляешь, какую радость дарят нам письма. Хотя бы несколько строчек. Это все равно что… – тут красовалась большая клякса, словно Джек долго думал, что написать, – внезапно оказаться рядом с другом.
Надеюсь, скоро мне дадут неделю отпуска. С самой войны я не встречал Рождество дома. Тут очень много дел, хотя каждая моя поездка действительно необходима и сама по себе становится вознаграждением за все трудности. Если увидишь Гарри или напишешь ему, передавай привет и скажи, что я приеду повидаться, как только получу отпуск. Если у него найдутся силы для поездки, я попрошу его поехать со мной домой.
Джек.Грейс снова прочитала письмо, решив, что нужно как можно скорее написать парню о своих частых посещениях Гарри.
Перечитала письмо еще раз и опять расстроилась. Начало было многообещающим. Письма от нее – радость для Джека, и его день, можно сказать, удался. Очень мило. Но содержание письма отнюдь не сделало ее день светлым. Возможно, если бы она привыкла получать много писем, сумела бы понять истинные чувства Джека.
Она вспомнила о письмах в шкатулке. Каждое было написано в совершенно непринужденном тоне.
Вот оно! В письме Джека определенно чувствуется некоторое напряжение. Да хотел ли он вообще ей писать? Возможно, и нет, потому что из-за того, что случилось между ними, он считал себя обязанным…
Вынести эту мысль было невозможно.
Она осторожно открыла следующее письмо. Написано менее чем через неделю после первого.
Моя дорогая Грейс!
Сегодня я видел ад. Поверь, преувеличить и переоценить это невозможно. Как и встречать ту жестокость, на которую способен один человек по отношению к другому. Я совершенно не в силах это понять. Твое улыбающееся лицо плывет передо мной, и я вижу твои прелестные глаза, твой носик – такой милый маленький носик, Грейс, и твои красные губки, которые так и просят поцелуя. Иногда ты так реальна, что я протягиваю руку, чтобы обнять тебя. Но картинка сразу же исчезает. Тает. Твой образ – единственное, что есть прекрасного в этом безумии, но каждую минуту каждого дня я рад, что у меня хватает сил следовать единственной верной дорогой. Не я затеял все это. Всеми фибрами своего существа я стараюсь облегчить страдания других, но, очевидно, пройди я соответствующую подготовку, сумел бы помочь больше.
