— Да ты, трус, граф! Нападай! Я думаю, что тебе уже надоело защищаться!
— Нет, ваше величество.
Из окон дворца за схваткой короля и графа следили придворные, затаив дыхание. Все знали, что граф де Бодуэн — один из лучших фехтовальщиков в Пьемонте.
Никто из дерущихся не желал уступить другому. Каждый из них — граф де Бодуэн и король Витторио — чувствовали себя униженными и оскорбленными. И считал другого виноватым во всех своих бедах и несчастьях. Поэтому они яростно сражались, забыв обо всем.
Король физически был немного сильнее графа де Бодуэна, но Арман был проворнее и искуснее, поэтому бой проходил с переменным успехом — то король одолевал Армана, то чаша весов склонялась в сторону графа де Бодуэна. Королю удалось отбить резкий удар и, когда кинжалы скрестились, он резко ударил головой в лицо графа де Бодуэна. Тот пошатнулся, поскользнулся и рухнул на плиты. Король злорадно закричал:
— Ну все, тебе конец, граф!
И ударил шпагой в грудь. Но Арман успел увернуться, и шпага прошла мимо, задев лишь плечо и распоров ткань камзола.
Граф де Бодуэн вскочил на ноги, бросился на короля и выбил шпагу из рук своего монарха.
Вдобавок король поскользнулся, и граф де Бодуэн, навалившись на него, приставил клинок кинжала к его горлу.Король захрипел:
— Граф, я твой король. Твой монарх, — негромко прошептал он. Граф де Бодуэн отбросил шпагу, тяжело поднялся и, пошатываясь, отошел на несколько шагов от короля.
Король вскочил, подхватил свою шпагу и бросился вслед графу, но тот отбил удар. А король, вновь поскользнувшись, упал к ногам Армана. Арман уже, не глядя на лежащего короля, медленнопошатываясь, под холодными струями дождя, направился к колонне, у которой стоял плачущий двухлетний Мишель.
— Малыш! Мой малыш! — шептал граф де Бодуэн. А король вновь бросился на графа и вонзил свой кинжал…
Некоторое время мужчины стояли, пошатываясь, пока граф де Бодуэн не начал медленно оседать, выскальзывая из объятий короля.
Но когда они вместе рухнули на холодные мокрые плиты, кинжал графа де Бодуэна пронзил короля. Однако король еще вскочил на ноги и радостно воскликнул:
— Я победил! Победа!
Но, почувствовав нестерпимую боль, опустился вначале на колени, а потом рухнул лицом в воду…
Подбежавшие придворные подняли его. Король стонал…
А Мишель смотрел на бездыханное тело своего отца, из груди которого торчала рукоять кинжала…
— Во дворец! Несите короля во дворец!
— Носилки!
— Скорее!
Доктора! — засуетились придворные. Доктор Тибальти появился через час. Он осмотрел короля и покачал головой.
— Что с ним? Что? — спросил маркиз Лоренцетти старого придворного лекаря.
Плохи дела нашего короля, — негромко произнес лекарь.
— Что с ним? Он будет жить?
— Да. Жить, возможно, он и будет, но его позвоночник сильно поврежден, и король навсегда останется калекой.
— Как?! Калекой?!
— Да, маркиз, он не сможет самостоятельно передвигаться. Каждое движение будет причинять ему неимоверную боль. Он обречен быть калекой.
— Не может быть! Неужели ничего нельзя сделать?
— Ничего сделать невозможно. Кинжал графа де Бодуэна повредил позвоночник, и тут бессильны все врачи. Нет средства, чтобы срастить позвоночник.
— О, дьявол! — воскликнул маркиз Лоренцетти. — Наш король будет калекой.
— Да, он будет калекой, — прошептал доктор Тибальти, перевязывая раны.
Король Пьемонта Витторио открыл глаза.
— Где я? Что со мной? — чуть слышно спросил он.
— Все в порядке, ваше величество, — склонясь над королем, ответил придворный лекарь.
Что со мной? Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой…
— Это рана, ваше величество. Кинжал повредил ваш позвоночник, вам придется привыкать к нестерпимой боли.
— О, боже, это ужасно, — простонал король Витторио. — Никогда не думал, что я стану калекой.
— Все в руках божьих, ваше величество, — глубокомысленно заметил старый придворный доктор.
— Я не смогу ходить? — тихо спросил король. Лекарь наклонился и зашептал на ухо.
— Ваше величество, конечно же, есть способ при помощи которого вы сможете передвигаться. Но до этого еще далеко. Вначале вы должны немного поправиться. Позже я скажу мастерам, что надо изготовить для вас.
— Неужели я навсегда останусь калекой?
— Да, ваше величество. Скорее всего, так и будет. Еще не придумано средство и никто не знает, как вылечить подобное увечье. Король застонал и потерял сознание.
А старый придворный доктор подошел к маркизу Лоренцетти и принялся объяснять тому, что надо сделать, чтобы король смог самостоятельно передвигаться в будущем.
Маркиз скептично качал головой, изредка кивая в ответ. Но слушал он лекаря невнимательно, его мысли были заняты другим. Его мозг лихорадочно просчитывал варианты, что нужно сделать, чтобы на престол взошел наследник, четырнадцатилетний сын короля.
— Вот так… Так, — показывал на пальцах старый лекарь.
— Да, я все понял и отдам распоряжение. А когда король придет в себя? Лекарь пожал плечами.
— Все в руках божьих. Может быть, завтра, может быть, через неделю. Но это рана несмертельная.
— Лучше бы она была смертельной, — прошептал маркиз Лоренцетти, направляясь к королеве.
Через два месяца короля Пьемонта Витторио перевезли в Турин, в разграбленный и разоренный французами королевский дворец. Умельцы Пьемонта сделали для своего короля довольно странное сооружение. Король находился в нем в вертикальном положении, привязанный ремнями. Его ноги не касались земли, адвигаться он мог только при помощи рук. Он должен был двигать рычаги, и тогда все это странное сооружение медленно катилось, передвигаясь от одной стены к другой.
Король Витторио морщился от нестерпимой боли, на лбу высыпали крупные капли пота. Но он никому не жаловался, хранил в себе свои страдания. Лишь изредка, когда никого не было рядом, когда никто не мог видеть и слышать его, от тяжело вздыхал. В центральном зале дворца, где строители занимались реставрацией, обновляя лепнину, смывая со стен копоть, собрались придворные и наследник.
Король висел в своем странном сооружении и смотрел на собравшихся. Его губы вздрагивали, в уголках рта образовались две глубокие горькие складки.
Наследник подошел к королю и остановился.
— Ты калека, — сказал он. — Такой же калека, как вся наша страна, наш Пьемонт. Тебе было все равно, когда мы проигрывали войну. Сейчас в казне нет ни гроша. А ты, король, полон жалости к самому себе.
