Он почувствовал себя равным богу.
И хотел с тех пор одного — умереть.
Он сам себя проклял. Сила по-прежнему была ему желанна, он радовался ей… но после убийства сестры возненавидел себя. Отдалился от мира, пытался заглушить память наркотиками и алкоголем и силу свою использовал лишь изредка, для грошовых жульнических трюков.
На этом я прервала поцелуй. Иначе мне наверняка предстояло узнать еще и то, что он сделал для изготовления амулета. Ничего хуже содеянного с сестрой я представить себе не могла, тем не менее сыта была по горло. И отодвинулась от него, широко раскрыв глаза.
— Она была возлюбленной Эрика, — сказала я тихо.
Среди прочего мне мельком предстало и видение Тани — так ее звали — рядом с Эриком.
— Та женщина с фотографии. Вот почему он тебя ненавидит.
Данте кивнул.
— Мы втроем… собирались вершить великие дела. Талантливы были адски. — В глазах у него стояло горе. — Конечно, после этого Эрик положил конец нашей дружбе. Хотел меня убить… жаль, не убил. Следовало на самом деле. Но… не такой он человек.
— Да, — холодно сказала я. — Не такой.
Потом встала и отошла от Данте, который так и сидел на полу.
Он все понял. Несчастное выражение лица сменилось злым.
— Уже уходишь?
— Да.
— Что ж. Спасибо, что заглянула. И что подтвердила мою правоту.
— Насчет чего?
— Того самого. Я же сказал, что ты меня возненавидишь.
— Я не… — начала я и умолкла.
Да, он был прав. Невозможно не возненавидеть после такого… убийства любимой сестры. Горя, причиненного Эрику.
— Данте… то, что ты сделал…
— Было ошибкой, которую я никогда не совершил бы снова, если бы мог. Из-за которой я стал проклят навеки. Как твоя подружка ангел. Как ты сама.
— Нет, — сказала я, — Ясмин пала из-за любви, и это другое.
— Она пала из-за эгоизма, — возразил Данте. — Но не буду спорить. О себе лучше расскажи. Ты пала из-за любви?
Я промолчала. Поскольку пала из-за похоти. Изменила мужу, потому что была обижена, скучала в одиночестве и… подвернулся удобный случай.
Данте смерил меня проницательным взглядом.
— Вот видишь? Я-то понимаю. Ты в дерьме. Много ли ты найдешь людей, которые поймут это? Спорю, дружок твой не способен.
— Он принимает меня такой, как есть.
— Но понимает ли? Ты когда-нибудь рассказывала ему со всеми подробностями, что именно совершила?
— Нет, но это неважно.
Данте встал, подошел ко мне.
— Важно! Ваш роман — это же смешно. Долго он не протянется. Я не говорю, что тебя со мной ждет какое-то прекрасное будущее, но в любом случае лучше иметь дело с людьми, которые знают, почему ты стала такой.
— Уж конечно. С тобой только и останется, что пить и проклинать свою жизнь.
— А сейчас ты живешь иначе?
— Сет дает мне надежду на лучшее. С ним я и сама делаюсь лучше.
— А толку то? — воскликнул Данте. — Как ты не понимаешь? В твоей жизни ничто не может измениться. Об этом даже линии на руках говорят.
— Нет… Никта сказала… что сны могут стать правдой. Тот мужчина из сна…
— …ее приманка для тебя, клюнув на которую ты пала бы, если бы тебя не опередил ангел.
Я стиснула зубы.
— Ее сны — правда. Мы с Сетом…
— Что, собираетесь пожениться? Завести альбомчик с семейными фотографиями? Детишек нарожать?.. Суккуб, очнись! — Данте, вплотную приблизив ко мне лицо, почти кричал. — Ничего подобного произойти не может. С тобой. С ним — да, все может быть, только не с тобой! Ты всего лишь делаешь его жизнь такой же пустой и бессмысленной, как твоя.
— Неправда! — закричала и я. — Мы счастливы. И будем счастливы, и мне плевать, веришь ты в это или нет. С тобой-то я точно больше не встречусь. Знаю теперь, почему Эрик тебя ненавидит, и тоже ненавижу.
Я распахнула входную дверь.
— Гореть тебе в аду!
От него я уехала, но заставить себя вернуться домой по-прежнему была не в силах. Найдя круглосуточную забегаловку, выпила кофе, демонстративно не обращая внимания на всех, кто пытался со мной заговорить. Потом поглазела, как солнце встает над Олимпийскими горами, и отправилась на работу. Дел в магазине хватало — закрывались мы в тот день рано, народ спешил сделать последние закупки перед Рождеством. Среди этой лихорадочной суеты я работала бездумно и механически, как зомби, радуясь, что мне есть чем себя занять.
После закрытия я собралась отвезти Мэдди в аэропорт. Но время до рейса еще оставалось, и она попросила проехаться с ней по магазинам. Закупка рождественских подарков после смерти ангела у меня на глазах казалась самым пустым занятием в мире. Однако… делать мне было нечего, и я согласилась. Я на все, наверное, согласилась бы.
Центр Сиэтла блистал пышным рождественским убранством, магазины на Четвертой авеню были изукрашены венками и гирляндами. На улице уже стемнело, лил дождь стеной, который, по мнению многих, идет у нас круглый год. На самом же деле — только зимой, и то не льет обычно, а моросит. Подобное извержение небес было редкостью… словно они оплакивали гибель Джоэля.
В «Банановой республике», пока Мэдди искала подарок для сестры, я разглядывала дождливую улицу за окном и прохожих, сражавшихся с зонтиками. Попыталась было присмотреть что-нибудь для Сета, но быстро остыла. Все равно не удалось бы переплюнуть его подарок — кольцо, которое висело у меня на шее и казалось в тот день особенно тяжелым.
Я горевала о Ясмин. Но думала еще и о Никте. Вспоминала ее последние слова. Мужчина из сна… кто же он такой? Неотвязный, мучительный вопрос. Следом за Данте я твердила себе, что сны — обман, мистификация, не имеют никакого значения. Однако темный силуэт так и стоял перед моим мысленным взором. И верилось отчего-то, что, если бы я узнала этого человека, все могло бы стать реальностью.
— Джорджина…
Я отвернулась от окна. И увидела Винсента. За спиной у него, ничего вокруг не замечая, перебирала жакеты Мэдди. Ночью у меня дома он выглядел убитым горем. Но это было ничто по сравнению с тем, что я увидела сейчас. Лицо бледное, безжизненное. Глаза тусклые и красные. Словно он плакал или не выспался. Наверняка и то и другое.
Винсент передал мне ключ от квартиры.
— Только хотел вернуть.
— Не стоило искать меня ради этого, — сказала я. — Мог бы просто оставить.
— Да. — Он сунул руки в карманы, уставился в пол. — Но… мне, наверное, хотелось с кем-нибудь поговорить.
— Ты ее видел… Ясмин?
Он покачал головой.
