Книга Варяг. Обережник - Павел Мамонтов

Гридни спрыгнули с заборола, в считаные минуты разобрали завал у ворот, сами створки, изрядно покосившиеся, свалили наружу. Трубный рёв боевого рога предвосхитил появление лидера.

В ворота въехал всадник в сопровождении ещё двоих башенноподобных конников. Гридни-лучники рассредоточились вокруг них, агрессии не проявляли, но держались уверенно, по-хозяйски, давая понять, что с ними шутки плохи, прикажет батька, вмиг стрелами нашпигуют, как нурманов перед этим.

Главный всадник спешился. Коренастый мужчина с окладистой бородой был без шлема, но в дорогой броне и при мече, на голове у него была шапка, так сверкавшая на солнце, что любому становилось понятно – расшита она самыми настоящими драгоценными камнями.

– Неужто сам Добрыня Малкович к нам на выручку пожаловал? – услышал Данила слова Скорохвата.

Ага, Добрыня, дядя Владимира, князя Киевского, без которого тот, может, и не стал бы князем. Посадник Новгорода. Прообраз былинных богатырей и самых разных сказаний.

Меж тем Добрыня Малкович подошёл ближе – телохранители последовали за ним, – и Молодцов смог получше его разглядеть. Богатырём он не выглядел: невысокий рост, некрупное телосложение, большой мясистый нос и хитрый цепкий взгляд. Вот и всё, что можно было сказать. Большую часть лица скрывали борода и шапка, но и этого хватало, чтобы оценить Добрыню: такому палец в рот не клади, а уж если сотня-другая гридней за спиной, то и вовсе берегись да следи за словами.

«О чём я? – опомнился Данила. – Они же мне жизнь спасли, я должен им в ноги кланяться».

Но падать на колени не стал, ждал, что скажет Воислав.

– Я посадник Новгородский, Добрыня Малкович, если кто меня не знает. Князем Владимиром старшиной поставлен за этими землями следить. Кто разор устроил и беззаконие?

Голос у посадника был мощный, раскатистый, какой и должен быть у человека, который привык ставить на место вечевых горлопанов. А что ставил, это тоже ощущалось: характер и нрав в Добрыне – не согнёшь. Прям как у Воислава.

– Здрав, Добрыня Малкович, – ответил Воислав с достоинством, поклонился, но не низко, – я батька обережной дружины Воислав Игоревич, наняли нас купцы Путята Жирославович и Чернята из словенской сотни. По дороге на нас напали разбойники нурмана, коего у нас зовут Гуннар Скряга. Мы укрылись на заимке охотника Завида Вольшовича, гонцов послали. Ну и осаду держали, пока ты не прибыл, посадник Новгородский. За это спасибо тебе, век благодарны будем.

Воислав отвесил ещё один короткий поклон.

– А что ж Завид, живой он али убили?

– Да вот он.

Хозяина заимки под руки вывели пред светлы очи посадника. Он прыгал на одной ноге, опираясь на плечи последних оставшихся в живых охотников, но выглядел достаточно бодро.

– Здравие тебя, Добрыня Малкович, – ещё издали закричал он.

– И тебе не хворать, помню я тебя, Завид, хороший ты охотник, везучий. И меха у тебя всегда отменные.

– Что везучий, это верно. Хватило моей удачи, чтобы в живых остаться, а вот чтобы людей моих уберечь и имущество – маловато оказалось.

– Охальники тебе весь ущерб возместят. Правда ли всё, что сказал Воислав?

– Всё до последнего слова. Приютил я гостей торговых, всё честь по чести, а тут налетели эти… псовые подхвостья. Людей честных, свободных мучили и убивали, с законами богов и князей не считались. Нефыри поганые. И варяги среди них были – из самого Киева.

– О как, – Добрыня искренне удивился, – что же они здесь забыли?

Данила скривился от последних слов Завида: кто ж его за язык тянул, может, и так бы прокатило. Охотник сам уже понял, что сболтнул лишнее, но на попятный не пойдёшь.

– Брехали, что кто-то из моих гостей Перуна оскорбил.

– Вот оно что! Найти всех, кто выжил, и допросить, – распорядился посадник, ни к кому конкретно не обращаясь, тем не менее десяток гридней, стоявший до этого по стойке смирно, кинулся выполнять приказ – дисциплина. – Что же ещё они говорили?

– Позволь сказать, Добрыня Малкович, – попросил Воислав.

– Говори.

– С нурманами был десяток варягов, из Киева. Предводительствовал ими Ингельд, у него ещё шрам через всё лицо и глаз не видит, прям как у Одина. Он сказал, что один из моих людей оскорбил Перуна. Не стал биться в Праздник на священном месте, сбежал. Но воин мой тогда не шибко был ловок с оружием, да и сейчас тоже, но храбр – этого не отнимешь. Поэтому он и решил, что умирать даже перед богом, если нет шансов, – глупо. И утёк, хотя и был под присмотром. А раз ему удалось сбежать, значит, в этом тоже есть воля Перуна. Я это Ингельду передал, а он сказал, что будет биться только с моим воином. Сам подумай, Добрыня Малкович: бывалый варяг да супротив отрока!