Эдвард посмотрел. На странице, перпендикулярно тексту, виднелись вертикальные коричневые полоски, такие бледные, что их трудно было отличить от чуть более светлого пергамента. Вглядевшись пристальнее, Эдвард понял, что полоски составлены из букв, призрачны, знаков, скрытых за черными строками Гервасия.
— Чем дальше, тем любопытнее, — сухо обронила Маргарет. — Пергамент использовали повторно — это так называемый палимпсест. Первоначальный текст соскоблили, чтобы освободить место для нашего кодекса.
Возбужденное состояние Эдварда, несмотря на все его усилия, постепенно вытеснялось изнеможением. Пока Маргарет предавалась своей рабочей оргии, он тихонько сползал по стене, у которой сидел. Он скинул туфли и незаметно для себя оказался на матрасе, свернувшись так, чтобы не задеть драгоценные листы, и прикрыв согнутой рукой глаза от света. Мексиканские напевы наконец-то умолкли. Эдвард смотрел в потолок, изуродованный пластмассовым напылением. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким усталым. От подушки восхитительно пахло волосами Маргарет. Он закрыл глаза, и комната начала медленно вращаться, точно после хорошей выпивки.
Ему мерещилось, что листы кодекса плавают вокруг, как мокрые бурые листья, а он покачивается среди них в пруду — нет, в бассейне на заднем дворе, который в начале сентября уже непригоден для плавания. У них в Мэне погода в это время года неизменно напоминала людям о том, что лето — это временная аномалия и что Бангор, хотя и считается цивилизованным местом, находится на одной широте с такими северными поселениями, как Оттава и Галифакс. Позже Эдварда преследовали смутные воспоминания о том, как Маргарет что-то говорила ему — не то читала очередную лекцию, не то просила его о чем-то — и качала головой — то ли неодобрительно, то ли недоверчиво, то ли разочарованно. Но он никак не мог вспомнить, о чем она говорила и не приснилось ли это ему.
Проснулся он от того, что она собирала листы около него и складывала их на столе. Он забрался под одеяло, не открывая глаз, как ребенок. Вскоре и Маргарет, выключив свет, улеглась рядом с ним.
В темноте, на этой узкой постели, она была совсем другая — теплая, мягкая, жмущаяся к нему, ласковая и сама просящая ласки, — совсем не похожая на строгую дневную Маргарет. Ее длинные ноги кололись. Она легла спиной к нему, и он зарылся в ее теплый затылок. Из-за голых ног она казалась полностью обнаженной, хотя оставалась в трусиках и майке. Она переплела свои холодные ступни с его теплыми, в носках, и повернулась к нему лицом.
Они поцеловались, и он снова, как тогда в Ченовете, ощутил напряженность желания под ее наружным спокойствием. Она укусила его за плечо и оцарапала, как лезущая в драку девчонка. Он помог ей стянуть через голову майку, и мир съежился до маленького тропического островка постели, приютившей их среди бурного темного моря.
Маргарет потрясла его за плечо. Он взглянул на электронный будильник — четыре утра.
— О Господи. — Он повернулся на другой бок и накрыл голову подушкой. — Ты вообще когда-нибудь спишь?
— Эдвард, проснись, — сказала она с незнакомой настойчивой интонацией. — Мне нужно показать тебе что-то.
Эдвард открыл глаза. Он пригрелся и чувствовал, что не выспался, но то, что она обращалась к нему за советом, чего-нибудь да стоило. Он сел. Свет настольной лампы ударил его по глазам, и ему показалось, что Маргарет чем-то испугана.
Она сидела за столом с лупой — ему вспомнилось, как герцогиня сравнила ее с Нэнси Дрю, — в серой футболке без надписей и в экстравагантных прямоугольных очках, которые он видел на ней впервые. Днем она, наверно, носила контактные линзы. От нее приятно пахло мятной зубной пастой.
— Эдвард, — воскликнула она мелодраматически, глядя ему в глаза, — я нашла ее.
— Что нашла?
— Стеганограмму. Скрытое послание. Герцогиня была права — оно существует.
Желудок Эдварда сжался в тугой комок, и сон как рукой сняло.
— Что ты говоришь? Быть такого не может.
— Знаю, что не может, однако есть.
Эдвард хотел бы разделить ее энтузиазм, но не чувствовал внутри ничего, кроме холода. Он убедился, что никогда не хотел по-настоящему, чтобы это тайное послание было прочитано. Он одержал почти полную победу — кодекс у них. Все прочее, все эти тайны, интриги и захватывающие открытия, ему совершенно ни к чему. От этого только лишние проблемы.
— И о чем же там сказано?
— Сейчас. Я хочу, чтобы ты сам увидел.
Она взяла верхний лист с пачки на столе. Эдвард стал сзади, положив руки ей на плечи.
— Недаром эти заглавные буквы чем-то меня беспокоили. — Ее голос постепенно входил в прежнее лекторское русло. Казалось бы, ни в их расположении, ни в исполнении ничего необычного нет. Вот, например, эта О, обрамляющая мать с ребенком.
— Ну да.
— Дело в том, что заложенный в этой картинке смысл не совпадает с контекстом. Тема буквицы обычно связана с содержанием последующей главы, здесь же я никакой связи не вижу. В этом отрывке нет ни слова о матери и ребенке — он рассказывает о том, как герой пересекает море на лодке.
— Может, это метафора какая-нибудь, — предположил Эдвард. — Море — это мать, что-то в этом роде. — Он заслонил рукой глаза, приучая их к свету.
— Не думаю, — нахмурилась она. — Это не в стиле той эпохи…
— Ладно, ладно! Не томи. Говори скорей, что это значит.
— Само по себе — ничего. Но я проверила все другие иллюстрации, и с ними дело обстоит точно так же. Никакой связи с последующим текстом. Короче говоря, я решила выписать все иллюстрированные буквицы. Мне вспомнился «Сон Полифила»[67], где из первых букв каждой главы составляется любовное письмо. Автор был монахом, и это раскрылось только после его смерти. Но здесь все не так. Всего в кодексе 33 иллюстрированные буквицы, но из них ничего не складывается. Вот смотри, я выписала их по порядку.
Она открыла свой блокнот, и Эдвард увидел:
WMHGEGOMEOAYNODSLODEDECFRHRMEAVNIO
— Я вертела их так и этак, составляла всевозможные комбинации. Это продолжалось долго, но вот что у меня получилось.
Она перевернула еще несколько страниц, густо исписанных. В конце последней стояла фраза:
COD SAVE MYN OWNE GOODE CHILDE FROM HARME[68]
Эдвард перевел взгляд на Маргарет, и теплая волна облегчения омыла его.
— Маргарет, — сказал он мягко, — из этих букв можно составить все что захочешь. Это вроде клякс Роршаха, которые ничего не доказывают. Допустим, ты разгадала правильно, но что из этого следует?
— Я тоже об этом думала, но есть еще кое-что. Я хотела как-то проверить свою теорию, и это вернуло меня к иллюстрациям. Переложила страницы кодекса так, чтобы буквицы составили эту фразу, и вот.
